В итоге мы пришли к соглашению, нарисовали маршрут движения от нашего дома до точки минирования и устало оторвались от стола.
– Теперь бы выпить, – мечтательно простонал Дубай и облизнул сухие губы.
– А у меня по такому случаю и пиво найдется, – обрадовался я.
Боевиков мы решили не поить. Им трезвость ума может жизнь спасти. А сами наполнили кружки. Моим юбилейным сортом. Вот и прошла моя новинка дегустацию. Признаться честно, пивом остались довольны, как Дубай, который одним залпом проглотил пол-литра и потребовал добавки, так и Кубинец, что цедил хмельной напиток сквозь зубы по капле в полчаса.
Операцию мы назначили на три часа ночи. В одиннадцать часов Дубай прошел по всем комнатам особняка и объявил отбой до двух ночи. Бойцы его послушались и улеглись спать. В результате наш дом стал напоминать дешевую ночлежку, где в один номер селили по пять человек.
Я, Кубинец и Стеблин заперлись в кабинете на втором этаже и, обложившись оружием, улеглись. Я на диван. Кубинец на пол, а Стеблин разложил одно из кресел. Но сон никак не желал посетить нас. А какой тут может быть сон, если тело и разум жаждали действия. Я ворочался с боку на бок, старался не шуметь, пока не заметил, что Гонза лежит с открытыми глазами и созерцает лепнину на потолке.
– Не спится? – прошептал я.
– Даг, у нас ведь никогда еще не было дела такого уровня, – поделился впечатлением Кубинец.
– Точно. Не было, – согласился я.
– Нам бы его не провалить. Ведь страшно подумать, город спасаем.
– Брось. Все по высшему разряду пройдет, – пообещал я.
– А что ты шепчешь?
– Так Ираклий спит.
– Серьезно?
Гонза удивился. Он приподнялся на локтях и заглянул в кресло.
– Точно. Спит. Как в гробу, – констатировал увиденное Кубинец.
– Тьфу ты, – сплюнул я. – Скажешь, что тошно становится.
– А как он заснуть может, когда впереди такое? – задал резонный вопрос Гонза. – Я вот лежу и думаю. Жизнь вспоминаю. Что сделал, что не успел. А он дрыхнет. – В его голосе читалась зависть.
– Ты что, помирать собрался? – возмутился я.
– Это уж как Господь решит. А вообще-то я готов. Давно уже готов.
– Слушай, Кубинец, ты, часом, лихорадку не подхватил или грибов переел? Мы же герои, а герои не погибают.
– Примета есть. Наша, армейская. Если человек накануне операции сумел заснуть крепко и сразу, утром его черед с костлявой в прятки играть.
– Кубинец, ты явно сегодня не в духе. Поспи, что ли, может, пройдет. Все равно скоро в путь.
Я перевернулся на другой бок, смежил глаза и провалился в сон, как в черную дыру.
Разбудил меня Ираклий. Он стоял, склонившись надо мной, и тряс за плечо.
– Что? Время? – спросил я, протирая глаза.
– Самое то.
Я поднялся, сел на диване, поежился и минуту сидел, пытаясь прийти в себя. Но черная дыра сна не желала меня отпускать. Я, как в тумане, увидел, что постсль Кубинца пустовала. Его лежбище на полу было прибрано.
– А где Гонза? – поинтересовался я.
– В покер внизу с братками играет. Нашлась компания, страдающая бессонницей. Вот они и разложились.
– Ладно, сейчас спущусь, – пообещал я.
Ираклий понял намек и удалился.
Я поднялся с дивана, подошел к зеркалу и привел себя в порядок. Поправил рубашку, накинул пиджак на плечи, хотел было повязать галстук, да передумал. Зачем мне галстук в лесу?
На минуту я присел за письменный стол, чтобы собраться с мыслями и окончательно проснуться. Мой взгляд остановился на фотографии Ангелины, и нахлынули воспоминания, пробуждая притаившуюся в глубине души боль. Ненависть и злоба переполняли меня. Даже слезу пустил. Скупую. Мужскую. Вспомнил я и Татьяну, но это воспоминание дрейфовало где-то на периферии сознания. Я чувствовал, что Таня что-то значит для меня. Но что? Вот в чем вопрос. Я не мог разобраться в этой сложной для меня теме. Может, со временем. А Таня даже не имела представления, кто я такой по-настоящему. Она не видела моего истинного лица. Я задумался, почему не попытался встретиться с ней в свободное время. Ведь несколько раз брал в руку трубку и даже набирал номер, но в последний момент бросал, отступал, прятался. Я посмотрел на фотографию Ангелины и попросил у нее прощения. Жизнь-то продолжается. Я решил, что после операции на дамбе, если останусь жив и все пройдет благополучно, я встречусь с Татьяной и попытаюсь ей все объяснить.
В холле было не протолкнуться. Бойцы сидели на стульях, на полу и пили дымящийся кофе. Я протиснулся между ними и вошел в кабинет. Там Дубай нервно зажал в ладони карты и хмурился. Кубинец же напротив улыбался и поддразнивал Ваню.
– Не боись, не на жизнь же играем. Подумаешь, пять штук оставишь мне. Какая разница. Качели тебе еще отслюнявит.
Дубай злился. Чувствовалось, что проигрывает.
Я хлопнул дверью, отвлекая игроков.
Гонза приветствовал меня. Ваня же не обратил на мое явление никакого внимания. Он был погружен в искания, как при столь дерьмовом раскладе сделать партию.
Партию он не сделал. Проиграл вчистую. Выложил Кубинцу пять тысяч и отшвырнул карты.
– Выступаем.
Ночь выдалась морозной. Градусов пять от силы. Холодно, аж зубы ломило. Чтоб тебя. Хорошо, что пальто надел, а то бы окоченел еще до перестрелки.
Бойцы рассыпались по двум вместительным катерам и затаились до команды отплытия. Я направился было к нашему катеру, но Ваня остановил меня:
– Забыл сказать. Качели делает тебе подарок. Он указал рукой на «икар», пришвартованный напротив наших дверей.
– Бери и владей. Надеюсь, не откажешь в проезде.
– О чем разговор!
Мы взошли на борт. Отличная посудина – «икар»! Теперь я понимал ту часть дубаевского плана, где говорилось об ударе с воды. Мы хранили молчание, точно роботы или зомби. Ни тени улыбки или проявления эмоций. Мы были готовы к любому исходу.
Я занял капитанское кресло, взял в руки штурвал. Дубай сел рядом на место штурмана. Он включил рацию и объявил:
– Отчаливаем.
Колонна катеров, возглавляемая «икаром», оторвалась от причала и вышла в открытую воду. Путь до дамбы занял полчаса. Мы летели, а не плыли. При нашем появлении патрульные катера ДПС прятались в тупиках и проулках. Никто бы не решился нас остановить.
Возле дамбы мы сбросили скорость и малым ходом добрались до места десантирования. Я отключил двигатель и оставил «икар» качаться на волнах, пока бойцы высаживались в лес. Вскоре пустые катера остались возле берега, зафиксированные причальными механизмами. Через минуту после того, как последний боец скрылся в мокром лесу, Дубай скомандовал:
