Он хохотнул, как залаял.
– Предположим, по привычке. Всю жизнь приходилось блюсти протокол. Но, впрочем, это звание в дальнейшем может сослужить вам службу. Скажите, что вы думаете о нашем пятилетнем плане?
Что срань он подлая.
– Он выглядит тщательно продуманным.
– Причем весьма тщательно. Полковник, вы на вид разумный человек, а уж я-то знаю: это именно так и есть. Я знаю всё ваше прошлое, мне известно каждое сказанное вами слово и почти все ваши мысли с той минуты, как вы ступили на Землю. Вы родились на Луне. И вы считаете себя патриотом? Я имею в виду, Луны?
– Предположим. Хотя больше склоняюсь к мысли, что всё нами сделанное – это то, что так или иначе следовало сделать.
– Между нами, да. Всё из-за Хайберта, из-за старого дурака. Полковник, это действительно хороший план, но ему не достает исполнителя. Если вы действительно патриот или, скажем так, практичный человек, принимающий близко к сердцу интересы своей страны, вы могли бы стать человеком, который приведет его в исполнение, – он даже ручкой замахал. – Не спешите! Я не предлагаю вам продаться, пойти в изменники или что-то в этом роде. Что за глупости! Это ваш шанс действительно оказаться патриотом, а не пресловутым героем из тех, что идут на смерть за гиблое дело. Взгляните с этой точки зрения. Неужели вы полагаете, что лунные трудоколонии устоят против силы, которую способны обрушить на них Федеративные Нации Земли? Вы не профессионал-военный, я это знаю, и, кстати, мне очень приятно. Но вы знаток по технической части, причем хороший знаток, и это я тоже знаю. Положа руку на сердце, скажите, сколько кораблей и бомб, по-вашему, будет достаточно, чтобы покончить с лунными колониями?
– Один корабль, шесть бомб, – ответил я.
– Совершенно верно! Господи, как приятно говорить с разумным человеком. Две из шести, судя по всему, омерзительно крупные, вероятно, специальной конструкции. Кое-кто останется в живых ненадолго. В небольших поселениях вне зон прямого поражения. Но с этим справится один корабль за каких-нибудь десять минут.
– Допускаю, сэр, – сказал я. – Но профессор де ла Мир подчеркнул, что битьем от коровы молока не получишь. А уж расстрелом – тем более.
– Вы что же, думаете, мы тянули и целый месяц ничего не делали? Этот кретин, мой коллега, – не будем упоминать имен, – намекал насчет ваших «хамских выпадов». Хамские выпады меня не волнуют, переговоры суть переговоры, и я заинтересован в их исходе. Но, мой дорогой полковник, мы не расстреляем корову, мы просто в том случае, если нас вынудят, дадим ей понять, что она может быть расстреляна. Ракеты с термоядерными боеголовками – дорогая игрушка, но нас хватит потратить несколько штук на предупредительные удары по голым скалам, чтобы дать корове понять, чем это может кончиться. Однако и это более сильное средство, чем хотелось бы: неровен час, корова испугается, и молоко скиснет, – он еще раз хохотнул, как залаял. – Желательней было бы убедить старичка быть неуступчивее.
Жду, молчу.
– И знаете, как? – он спрашивает.
– Как? – я подпеваю.
– Через вас. Не спешите с лишними словами, я вам объясню…
И вознес он меня на весьма высокую гору и показал мне все царства земные. Вернее, лунные. Предложил должность и. о. Протектора, понимай и без «и. о.», если я потяну. Втолкомячу лунтикам, что им не победить. Втолкомячу, что задумано было ради их блага и процветания, – все эти школы задаром, больницы задаром, то да се задаром, детали позже, но только ни в коем случае не правительство, как на Терре. Налоги, поначалу низкие и как бы нечувствительно – при машинном учете и через отчисления от платы за зернопоставки. И что самое важное, на этот раз Главлуна не сунет пацана вкалывать за мужика, – при двух полках жандармерии, не сходя с места.
– С этими миротворцами-карателями, будь они неладны, ошибочка вышла, – говорит. – И мы ее впредь не повторим. Между нами, именно поэтому мы месяц тянули, пока убедили контрольную палату по поддержанию мира, что горстка людей не в силах управиться с тремя миллионами народу в шести крупных поселениях и полусотне с лишком мелких. Так что вы стартуете с достаточной поддержкой: не со строевыми частями, а с военной жандармерией, которая расправляется с гражданскими при минимальном шуме. И кроме того на этот раз будет придано вспомогательное женское подразделение, как положено по норме – десять процентов численности, так что жалоб насчет изнасилований не будет. Ну, что, сэр? Думаю, вы в силах замахнуться на это Причем с ясным пониманием, что это в смысле дальнего прицела лучше некуда для вашего собственного народа.
Я сказал, мол, надо бы ознакомиться в деталях, в частности, с планом и квотами по поставкам по годам, а сходу, мол, кидаться на такое ни к чему.
– Разумеется, разумеется, – говорит. – Я дам вам беловую копию, у нас она готова. Возьмите с собой, изучите, утро вечера мудренее. Завтра еще раз поговорим. Только обещайте мне как джентльмен, что это останется между нами. В действительности тут никаких секретов нет, но прежде договорись, а потом публикуй. Будете нуждаться в широкой гласной поддержке, вам это обеспечат. Мы готовы на расходы, чтобы нанять кого позаметнее, заплатить им, что они стоят, обеспечить центрифугу на манер как ученым. Да сами знаете. Уж на этот раз мы промашки не дадим. Этот старый дурак Хайберт, в действительности-то он приказал долго жить, не так ли?
– Нет, сэр. Но маразм полнейший.
– Хорошо бы с ним покончить раз и навсегда. Вот ваш экземпляр плана.
– Сэр, кстати о старике. Профессору де ла Миру нельзя оставаться здесь. Он шести месяцев не протянет.
– Тем лучше, не так ли?
Я давай изворачиваться.
– Вы недооцениваете. Его очень любят и уважают. Самое лучшее, что я мог бы сделать, это просветить его насчет вашего плана теромоядерного запугивания и убедить, что спасти всё, что можно, – это его патриотический долг. Но так или иначе, если я вернусь без него, – мне не то, что замахнуться на это дело не дадут, меня еще до того прикончат.
– Хмм… Утро вечера мудренее. Завтра поговорим. Скажем, в четырнадцать ноль-ноль.
Я откланялся и еле дождался, чтобы меня в фургон закатили, так меня трясло. Вовек у меня не будет подхода на уровне должной высоты.
Вместе с профом меня ждал Стю.
– Ну? – спросил проф.
Я глянул по сторонам, уши потеребил. Мы сгрудились головами к голове профа, два одеяла поверх накинули. Каталка была чистая, и моя коляска тоже. Я их каждое утро проверял. Но что касаемо самой комнаты, похоже, было безопасней шептаться под одеялами.
Начал. Проф перебил.
