— Почему именно я?
— Вы хорошо говорите… о них обоих. По крайней мере, вы будете знать, как его звали. Раз уж это имя всплыло через столько лет…
— Да, — сказал Дрого, останавливаясь перед дверью, — Царь-ворон здесь. Зайти с вами?
— Да нет, спасибо.
— Вы еще увидите мужа?
— Не знаю, — сказала я.
— Если увидите, скажите ему… что я беспокоюсь за него. Если я могу что-то сделать для него, я сделаю.
— Спасибо, — сказала я тихо. Я не ожидала от него этого. Дрого легко поклонился и пошел прочь. Я проводила его взглядом: тонкий, весь в черном, посреди коридора, наполненного солнечным светом и запахом зелени, он казался невыносимо изящным, словно иероглиф, вычерченный черной тушью на белом свитке. Если мои воспоминания не врут, они все такие, вороны, я имею в виду. Они не все отличаются красотой, но изящество и стать — это всегда при них; глядя на воронов, очень легко поверить в то, что они действительно некая высшая раса, может быть, и утратившая свое былое могущество. Очень легко, боже мой, слишком легко.
Я решила не стучать, просто толкнула дверь и вошла.
Большая светлая комната была обставлена, так сказать, в вороньем стиле: отсюда явно выносили мебель. Не думаю, что в ратуше могла быть настолько пустая комната, здесь и стояло только, что кровать, стул и небольшой письменный стол. Пол был каменный, а стены обшиты светлым деревом. Раньше, я думаю, на полу лежал ковер, теперь его не было: вороны, наверное, предпочитают голый камень. Оба окна были открыты, за окнами был внутренний садик, дальше снова видна была стена. Окна были низко, и прямо в комнату заглядывал высокий раскидистый куст с алыми бутончиками роз. Это был альверденский сорт — цветы мелкие, словно клубника, и невыносимо алые, чистого ясного цвета, такой редко встречается у цветов. Отчего-то цветы эти наводили на мысль о гриновском Грэе, выбиравшем алую ткань на паруса. За кустом давно не ухаживали, он беспорядочно разросся, раскинув во все стороны гибкие колючие ветки. Иные ветви лежали на подоконнике, с таким видом, словно прилегли отдохнуть. На редкость самодовольный был куст. На столе в маленьком сосуде, похожем больше всего на стаканчик для карандашей, стоял букетик из мелких алых роз и сиреневых цветочков с длинными узкими листьями, как у тюльпанов. Букетик был милый, но выглядел, как случайно нарванный веник. За окном ярко светило солнце.
Торион сидел за столом, спиной к двери, плащ его валялись на кровати. Услышав, что открылась дверь, он обернулся и, отодвинув стул, встал. Сухощавый, смуглый, красивый. Но я не могла забыть, как Кэррон стоял перед ним на коленях, и какое жалкое и страшное было тогда у Кэра лицо. И не могла не видеть тонкий витой жезл из черного металла, висевший у него на поясе.
— Госпожа координатор, — сказал Торион с легким поклоном, — Как приятно вас видеть.
— Правда? — сказала я. Если он ждет от меня титула, то не дождется.
Нас разделяло метра два, не больше. Сесть он мне не предложил, сам тоже не стал садиться, просто стоял передо мной, озаренный солнцем. Он всегда был такой, спокойный и строгий, и всегда казалось при взгляде на него, что он из тех, кто заметит мельчайший беспорядок у тебя в одежде и в мыслях. Может, оттого я так его и невзлюбила, дети не любят таких людей, а скорее даже бояться. Возле таких типов вся непосредственность замерзает, словно вода в Арктике. Не знаю, как они дружили с Кэром, тот ведь полнейшая непосредственность; говорят, конечно, что противоположности сходятся, но не до такой же степени. Хоть, может, и до такой. И вот чем кончилась их чертова дружба.
Красивое лицо Ториона вдруг окаменело. Взгляд его уперт был в мою шею. Я усмехнулась и тронула цепочку в вырезе рубашки.
— Если вас это беспокоит, — сказала я, — то не беспокойтесь. Это просто подарок.
— Подарок?! — повторил Торион с совершенно непередаваемой интонацией.
— Так мне сказал Кэррон. Женой он меня не считает, не беспокойтесь.
Торион помолчал, вскинул голову.
— Если я не ошибаюсь, вчера на вас этого еще не было.
— Простите, конечно, но вам-то какое дело? — сказала я, начиная злиться. Я понимала, что не стоит ему грубить, ведь, кто бы он ни был, теперь он носит Жезл, но не могла сдержаться.
— Что вам нужно было от меня вчера?
Торион молчал, опираясь рукой на угол стола.
— Ладно, — сказала я нетерпеливо, — это все неважно. Я пришла к вам вот почему, — держа рукопись на весу, перелистала страницы, нашла нужную, — Это записи служительницы Света из деревни Дарсинг. Оттуда ведь, кажется, была мать Кэррона?
Торион слегка побледнел, но ничего не сказал.
— Но эти записи относятся к временам более древним. Прочтите, здесь немного.
Торион взял книгу и стал читать. Я обошла его, отодвинула стул и села. Торион прочитал, захлопнул книгу, положил на стол. Оперся на книгу рукой и взглянул на меня. Взгляд у него был непроницаемый, спокойный и холодный, но в нижней половине лица что-то подрагивало.
— Где вы это взяли?
— В Альвердене, — сказала я.
— В Альвердене?! — в его голосе прозвучал гнев.
— Да, там, — сказала я, глядя на него снизу.
— Почему вы принесли мне это?
— Ну, вы же теперь… Царь-ворон.
— Ах, вот как.
Какое-то время мы молчали. Потом я сказала:
— Я хотела бы, чтобы эта рукопись вернулась в альверденскую библиотеку.
— Вы ведь улетаете, насколько я знаю, — пробормотал Торион.
Я удивленно посмотрела на него. Торион отвел глаза. Я улыбнулась и продолжала негромко:
— Конечно, в вашей власти уничтожить эту запись. Насколько я понимаю, с остальными так и поступили.
— Я мало об этом знаю, — сказал Торион.
— В любом случае это будет бессмысленно. С этой рукописи сделаны копии, и они не только в наших здешних архивах, но и в архивах Земли и Веги. Туда вы не доберетесь при всем желании.
— Зачем же вы сюда пришли? Этакая месть?
— Нет, это не месть, — сказала я как можно равнодушнее, — Вам нужно об этом знать, ведь это ваша история. И копии — тоже не месть. У нас была договоренность с университетами о копировании всех библиотечных фондов. Работа уже была начата, теперь, я думаю, она продолжиться.
— Вот как? А мне показалось, то, что вы пришли сюда с этой рукописью, это какой-то намек.
— На что намек? — сказала я, — На что? На то, что ради этого жезла вы обрекли своего друга на мучительную смерть? Ну, что вы. Я вас не люблю, это правда, и в детстве не любила, но я не за этим сюда пришла. Дорн был — вашим Царем, это история — вашего народа, только поэтому я и пришла, а так — век бы мне вас не видеть. И копии я сделала не для того, чтобы досадить вам. Да вы хоть понимаете, что она означает, эта находка, Торион? Это же единственное документальное подтверждение того, что вся эта история была в действительности, иначе ее можно было считать лишь сказкой. Если вы не цените собственное историческое наследие, это ваши проблемы. Мы ценим, мы приучены бережно относиться к историческим документам.
