— Ну, следующий миллениум это будет год 6000 от сотворения мира, который для правоверного, вроде меня, наступит только через 239 лет, — сказал Гинзберг, несколько обеспокоенный тесной близостью великолепного образца самки млекопитающего.
— Для правоверного иудея, — поспешил добавить он на тот случай, если Кэрол его не поняла.
Саймон Короткое Замыкание в это время занимался тем, что раздавал промокашки с кислотой всем желающим.
— Даты? Фэйт, мне наплевать на даты! Я уверен, что сейчас у Вселенной нет никаких Больших Часов, которые управляют всем. Верно? Меня гораздо больше интересует, что я обнаружу на Марсе, когда применю компьютерный анализ к Лицу.
Саймон сразу узнал голос — это был профессор Тимоти Эф. Икс. Финнеган, который обратил его сначала в патапсихологию, а затем в патафизику.[19]
— Вы имеете в виду изображение лица, которое видится на поверхности Марса? — скептически переспросил Марвин Селин. — Но разве анализ не показал уже, что это всего лишь скалы и тени, ими отбрасываемые?
— Ха! — вскричал Финнеган, передавая дальше кокаин. — При помощи холистического компьютерного анализа я убедительно доказал, что это — лицо Мозеса Хорвица,[20] который, тем самым, является единственным человеком, прославившимся сразу на двух планетах! Разрази меня гром, если теперь весь научный истеблишмент не заерзает своими жопами передо мной!
— Мозес кто? — воскликнули хором, по меньшей мере, пять голосов, но в тот же момент Мами ван Дорен довольно отчетливо произнесла:
— Грязные носки и дурной запах изо рта.
«Какого черта она это сказала, — обеспокоено подумал Саймон, — и о чем это она вообще говорит?»[21]
Он был удивлен, но улицы Сэндикоува в тысяча девятьсот четвертом году удивили его еще больше. Уличное движение, представленное различными видами конных экипажей и, время от времени, допотопной «самодвижущейся повозкой», вполне соответствовали исходным пространственно-временным данным, но вот прохожие нимало не напоминали ирландцев. В основном это были мальчики-проститутки с арабской внешностью, которые раз двадцать пытались к нему привязаться, прежде чем он вскочил на трамвай, шедший в центр Дублина.
«… со своим братом Джеромом, понимаешь, и их дружком по имени Лоренс Файнстайн…»
«… Сублиминальный Синдикат выглядел бледнее его рубашки… грязные носки для наших ирландских поэтов…»
Обрывки разговоров заглушались доносящимися откуда-то рядом звуками флейт и свирелей… запах полыни, необычно жаркое солнце…
Трамвай влекла огромная черная сороконожка. На кондукторском месте восседала барышня, похожая на Мадонну в одном из ее прикидов — бюстгальтер с остроконечными чашечками и балетная пачка. В руке Мадонна сжимала огнемет, который она иногда приводила в действие, производя предупредительные выстрелы над головой сороконожки, когда та с нескрываемой алчностью тянулась жвалами в сторону пробегавших по тротуарам иезуитов и опричников.
— Терпеть не могу эвфемизмов, — грустно пробормотал Саймон, — но какого протуберанца меня сюда занесло?
Он знал, что недавно принял кислоту, но окружавшая его действительность отнюдь не походила на трип.
— Позволь, я тебе объясню, — сказал огромный рыжий муравей. Действительно огромный — размером с междугородний автобус.
— Мы протащили тебе через переход. Ты и твои друзья-дискордисты хотите сорвать величайший поворотный момент в истории и, тем самым, сыграть на руку гнусным черным муравьям. Я раскрою тебе ужасную правду на английском, твоем родном языке.
(Это была очевидная ошибка: Саймон считал своим родным языком гэльский, а английский — языком саксонских оккупантов.)
— Ну и? — переспросил Саймон.
Муравей задумчиво зевнул (насколько мог понять Саймон, не искушенный в физиогномике насекомых) и продолжил на ломаном диалекте гэльского, принятом в Западных Графствах:
— А я тогда еще совсем малой был — да славится Господь Бог, Мария, Патрик и Бриджет — («Мысли читает!» — изумился Саймон.) — как проведал, что муравей — не первый и не последний хозяин бела света. И мы про вас все знаем, про вашу дурацкую двуполую расу. Мы изучили вас посредством нашего мощного, бесстрастного и беспристрастного разума. Мы знаем вас, как носа знает роза и роза знает носа.
(«Трудности гэльского синтаксиса одинаковы для всех, кто не впитал язык с молоком матери», — подумал Саймон.)
— Из-за вашего эридианского[22] вмешательства в веер линий судьбы, — продолжал гнуть свою линию муравей, — возникла Тотально Неправильная Вселенная, населенная злобными черными муравьями, которыми предводительствует безумная царица, обладающая диктаторской жаждой власти. Это — существа суеверные, нелогичные и отсталые, a chara.[23] Говоря по-нашему, по-ирландски, они — полные засранцы. Я построил гипервременной переход, для того чтобы создать Вселенную, в которой появление этих недоносков полностью исключается. А ты путаешься у меня под ногами — ты и твои шуты-патафизики.
— Я шутее всех моих шутов, — заносчиво парировал Саймон.
Внезапно здоровенная черная лапа проломила пол и схватила Ингрид Бергман, стоявшую между Хемфри Богартом и Хенрайдом. На короткое время в отверстии показалась голова гориллоподобного существа, которая уставилась на Саймона и воскликнула:
— Ты только погляди, на что ты меня заставил пойти!
Произнеся эту реплику, голова вновь скрылась
Толпившиеся по соседству опричники не нашлись, что на это ответить. Они расхаживали по улицам Берлина нагишом, кожа их была такого цвета, какого бывает кожа на пенисе. На ходу они отхлебывал влагалищные выделения из лабораторных колб. Некоторые из них при этом мастурбировали, но лица их оставались совершенно бесстрастными.
— Джером был всегда популярнее, чем Мозес, но Мозес не имел ничего против такого положения дел. Знаете древнюю землянскую пословицу: «От добра добра не ищут»? А затем Джером умер, и все синергетика системы пошла прахом…
В это время профессор Юбю зачитывал результаты своего последнего социологического исследования по телевизору:
— Семнадцать процентов малолетних преступников и двадцать три процента преступников-сенаторов полагают, что Ингрид Бергман, а не Фэй Рэй была невестой Кинг-Конга. Клинические параноики во время теста Рошбаха часто заявляют, что показанные чернильные пятна напоминают им майора Штрассе, растирающего шоколадный сироп по выпуклостям и округлостям Ингрид Бергман. В подавляющем большинстве снов (в восьмидесяти процентах случаев) на Скалл-айленд спешит, чтобы остановить разбушевавшуюся гориллу, не Роберт Армстронг, а Джордж Вашингтон. Из всего этого можно заключить, что мечта о двухметровом пенисе, которым, согласно мифологии, обладает Кинг-Конг, превращается в навязчивый бред у лиц старше семидесяти лет. Именно это и является истинной причиной бомбардировок Ирака и других случаев агрессии против наций Третьего Мира.
