– Ты пытался вступить в общение с другими?
– Да.
– Эритрийская лихоманка. – Ответа не было – личная мысль.
Она закрыла глаза, пытаясь дотянуться до этого разума, извне общавшегося с ней. Она не понимала, как делает это, и, быть может, поступала неправильно – может, вообще ничего не могла сделать. Разум будет смеяться над ее неловкостью – если способен смеяться.
Ответа не было.
– Подумай что-нибудь, – попросила Марлена.
Он сразу вернулся.
– О чем мне думать?
Он пришел ниоткуда. Ни с той стороны, ни с этой – он звучал внутри ее головы.
Марлена подумала, досадуя на собственную нескладность:
– А где ты ощутил мой разум?
– В новом контейнере с человеческими существами.
– На Роторе?
– На Роторе.
Тут ее осенило,
– Я нужна тебе, ты звал меня?
– Да.
Конечно же, зачем ей еще понадобилась Эритро? Почему она с такой тоской разглядывала планету в тот день, когда посланный ее матерью Ауринел явился разыскивать ее.
Она стиснула зубы. Надо спрашивать дальше.
– Где ты?
– Повсюду.
– Ты и есть планета?
– Нет.
– Покажись мне.
– Я здесь, – и голос вдруг обрел направление.
Она взглянула на ручей и вдруг поняла, что, пока общалась с голосом внутри себя, видела перед собой только ручей. Все другое словно исчезло. Разум ее словно замкнулся в себе, вбирая то, что в него вливалось.
А теперь словно вуаль поднялась. Вода бежала между камнями, бурлила, образовывала воронки. Пузырьки лопались, появлялись новые – в сущности те же самые и в то же время другие. И тут один за другим пузырьки бесшумно полопались, и поверхность ручья стала гладкой, словно течение исчезло.
В воде отражался свет Немезиды. Да, течение исчезло, и Марлена видела это. Блики на поверхности ручья вдруг стали складываться в изображение поначалу карикатурное: две темные дыры на месте глазниц, щель вместо рта.
Она смотрела и удивлялась, а черты лица становились все отчетливее.
И вдруг лицо сделалось знакомым и взглянуло на нее пустыми глазницами.
Это было лицо Ауринела Пампаса.
75
– И тогда ты убежала, – медленно и задумчиво проговорил Сивер Генарр, стараясь выглядеть невозмутимым.
Марлена кивнула.
– В первый раз я убежала, когда услышала его голос, а теперь – когда увидела лицо Ауринела.
– Я тебя не осуждаю…
– Не смейтесь надо мной, дядя Сивер.
– А что мне делать? Шлепнуть тебя? Давай лучше посмеемся вместе. Значит, разум, как ты его называешь, сумел воссоздать лицо и голос Ауринела по твоим собственным воспоминаниям. А насколько ты была близка с Ауринелом?
Она подозрительно посмотрела на Генарра.
– Что значит «насколько близка»?
– Я не имею в виду ничего предосудительного. Вы дружили?
– Конечно.
– Итак, ты в него втюрилась?
Марлена помолчала, поджав губы. Потом проговорила:
– Наверное, так и было.
– Ты говоришь в прошедшем времени – это прошло?
– Безнадежно. Ведь я для него – маленькая девочка. Сестричка.
– Вполне естественное чувство в подобной ситуации, но ты еще вспоминаешь о нем, поэтому планета смогла вызвать из памяти его голос, а потом и лицо.
– Что значит «вызвать из памяти»? Это были настоящие голос и лицо.
– Ты уверена?
– Конечно,
– Ты сказала об этом матери?
– Нет, Ни единого слова.
– Почему?
– Ох, дядя Сивер! Вы же знаете ее. Я терпеть не могу ее вечных страданий. Я знаю, вы сейчас скажете, что она меня любит: но мне от этого не легче.
– Марлена, но ты же все рассказала мне, а я тоже люблю тебя.
– Я знаю, дядя Сивер, но вы не такой нервный. Вы смотрите на вещи логически.
– Должен ли я считать это комплиментом?
– Да, я хотела сказать вам приятное.
– В таком случае давай самым логическим образом проанализируем все, что ты обнаружила.
– Хорошо, дядя Сивер.
– Прекрасно. Итак, получается, что на этой планете обитает нечто живое.
– Да.
– Но это не сама планета?
– Нет, определенно нет. Он отрицал это.
– Но он один.
– Да, мне кажется, что он один. Беда в том, дядя Сивер, что мы с ним общаемся с помощью телепатии, какой ее представляют люди. Я не читаю ни мыслей, ни снов. Просто сразу приходят какие-то впечатления – ну словно глядишь на картинку, которая состоит из крошечных кусочков света и тени.
– Значит, тебе кажется, что он живой.
– Да.
– И разумный.
– Очень.
– И не знает техники. Мы не обнаружили на планете ничего рукотворного. Это живое невидимо, таится, мыслит, ничего другого не делает, только рассуждает. Так?
Марлена помолчала.
– Я еще не вполне уверена, но, похоже, вы правы.
– И тут появляемся мы. Как ты считаешь, когда он обнаружил наше появление?
Марлена качнула головой.
– Не знаю.
– Наверное, золотко, он обнаружил тебя еще на Роторе. Значит, вторжение чуждого разума он мог заметить, уже когда мы приближались к системе Немезиды. Как по-твоему?
– Нет, дядя Сивер, Мне кажется, он не догадывался о нас, пока мы не высадились на Эритро. Это привлекло его внимание – вот он и обнаружил Ротор.
– Возможно, ты права. Значит, потом он принялся экспериментировать с чужими умами – на Эритро такого еще не водилось. Впервые он встретил другой разум кроме своего. Сколько же ему лет, Марлена, как по-твоему?
– Не знаю, но мне кажется, что он живет уже очень долго… Быть может, столько, сколько сама планета.
– Возможно, И значит, сколько бы лет ему ни было, он впервые обнаружил рядом с собой столько интеллектов, не похожих на себя самого. Так, Марлена?
– Да.
– Значит, он принялся экспериментировать с чужими умами, а поскольку ничего не знал об их строении – повредил их. Вот и причина эритрийской лихоманки.
– Да, – с внезапной живостью откликнулась Марлена. – Правда, о лихоманке он ничего не сказал, но мне показалось, что причинами ее и были его первоначальные эксперименты.
– А когда он заметил, к чему привела его деятельность, то прекратил ее.
– Да, поэтому сейчас эритрийская лихоманка уже не наблюдается.
– Отсюда следует, что разум этот благожелательно настроен к людям, обладает этическими критериями, похожими на наши, и не желает вредить другим разумам.
– Да! – восторженно воскликнула Марлена. – В этом уж я уверена.
– Но что он представляет из себя? Это дух? Нечто нематериальное? Находящееся за пределами чувств?
– Не могу сказать, дядя Сивер, – вздохнула Марлена.
– Хорошо, – продолжал Генарр, – давай повторим, что он тебе говорил. Останови меня, если я ошибусь. Значит, он сообщил, что интеллект его обладает протяженностью, что разум его прост в каждой точке и сложен лишь в общем и что он не хрупок. Так?
