— Значит, вы не немид, — вслух подумал Соколов и снова поднял глаза на посланца. — Вы не немид, но тем не менее делаете ответственные заявления, к чему-то обязывающие человечество вообще и экипаж этого корабля в частности. Не будучи немидом, вы выступаете полномочным представителем чужой, незнакомой нам, великой цивилизации, ими созданной.
— Вы, — посланец не сразу сформулировал свою мысль, — не доверяете мне?
Соколов отмахнулся досадливым движением головы.
— Доверяете — не то слово! Где гарантия, что, не будучи немидом, вы правильно усвоили и точно излагаете то, что эти разумные хотели сообщить нам? Где гарантия, что неточности и ошибки в передаче иновселенской информации исключительной важности не приведут к нежелательным последствиям, которые для нашего корабля могут приобрести фатальный характер?
Посланец склонил голову, по губам его скользнула легкая улыбка.
— Понимаю! Вы хотите, чтобы я, образно говоря, вручил вам свои верительные грамоты?
Соколов не принял легкого тона и остался совершенно серьезным.
— Совершенно верно. В этом дипломатическом акте был глубокий смысл. С одной стороны, они снимали всякое сомнение в личности посла, с другой — подтверждали его ответственнейшее право одному говорить от лица целого государства и выражать его волю.
— Так вот что вас беспокоит!
— Да, — твердо заявил Соколов, — меня беспокоит именно это. Я убежден, что девиз «Подвергай все сомнению» правомерен не только в рамках науки, в сфере общения человека с природой, но и на любом другом ответственном уровне контактов. А инопланетные разумные контакты, как мне представляется, являют собой высшую степень ответственности.
Посланец молчал, опустив голову. Поколебавшись, Соколов беспощадно добавил:
— Я поднимаю все эти вопросы еще и потому, что многие прежние встречи людей и немидов кончались для моих сородичей трагически. Погиб Петр Лагута, первооткрыватель планеты Кика, пострадали и другие поселенцы этой планеты. Федор Лорка в разговоре с вами уже поднимал этот аспект наших взаимоотношений. Вы ушли от объяснений, попросив отсрочки, и получили ее. Думаю, что настало время объясниться откровенно.
— Вы задаете трудные вопросы, — сказал посланец.
Соколов вздохнул, усмехнулся, щуря свои маленькие хитроватые глазки, и доверительно сказал:
— Полагаю, именно за эту способность меня и включили в состав экспедиции. Больше как будто не за что.
Посланец вежливо улыбнулся и задумался.
— Хорошо, я отвечу на ваши трудные вопросы. С одним условием: этот разговор пока останется между нами.
— Я не могу обещать этого! — решительно заявил эксперт.
— Пока, — подчеркнул посланец. — И потом, все секреты, которые я сообщу вам, носят личный характер — касаются меня и не имеют отношения к общению наших цивилизаций в целом.
Соколов откровенно удивился, поерзал в кресле, поразмышлял и наконец решил:
— Хорошо, на таких условиях я готов помолчать. — Он окинул посланца взглядом, в котором теперь было нечто профессиональное, и добавил успокоительно, но с оттенком грусти: — Это далеко не первый личный секрет, о котором мне придется узнать.
— Тяжела доля эксперта?
— Тяжела. Но и доля посланца, я думаю, не легче?
— Не легче.
Они посмеялись, а потом посланец деловито, без эмоций пояснил, как обстоят дела с его официальным и неофициальным статусом в земном мире и в мире немидов. Соколов был потрясен.
— Я не верю вам! — быстро сказал он, хотя сердцем уже поверил, лишь разум его еще сопротивлялся.
— К сожалению, все именно так.
— Неужели не было другого, более гуманного выхода?
— Мы торопились, ведь вы могли попасть в беду.
— Но это жестоко!
— Что значит жестокость по отношению к одному, когда речь идет о благоденствии многих? А потом, после неудач на Кике мы чувствовали себя в долгу перед людьми.
— И ничего, совсем ничего нельзя сделать?
— Ничего.
Соколов замолчал, потом достал из кармана большой платок и, не стесняясь присутствия посланца, вытер сначала один глаз, затем другой, бормоча:
— Что поделаешь! К старости некоторые люди становятся сентиментальными. — И, спрятав платок в карман, деловито спросил: — Чем я могу помочь вашей миссии?
— Доверием!
Вернувшись на корабль и переодевшись, Игорь зашел к Лорке. Федор сидел в кресле, погруженный в глубокое, спокойное раздумье.
— Присаживайся, — рассеянно сказал он товарищу и снова, как это говорится, отрешился от мира сего.
Игорь сел и некоторое время разглядывал хорошо знакомое ему тяжелое лицо с непривычно глубокими складками возле рта и морщинками на лбу.
— Лорка, — проговорил он наконец, — я готов поклясться, что у нас есть гравитоконтакт с Кикой.
Федор удивленно вскинул голову, но удивление тут же сменилось лукавством, замерцавшим в его зеленых глазах.
— Я знал, что рано или поздно, но ты догадаешься об этом сам.
— Но это же виктория, как восклицали древние! Победа! Слава! — Дюк запнулся, закусил губу и после паузы спросил: — Но почему вы с Тимуром окружили контакт тайной? Теперь уже и Соколов знает?
— Знает.
— Тайна — требование кикиан?
— Верно. Но не кикиан — немидов.
Игорь сбросил ногу с колена, приглядываясь к Лорке.
— Немиды? Кто они? Откуда?
— Те самые разумные, которые использовали Кику как промежуточный пункт для контактов с нами. Контактов, кончавшихся так трагически.
Повисла долгая пауза.
— Я вижу, ты не шутишь, — проговорил наконец Игорь.
Не отвечая на эту реплику, Федор спросил:
— А как ты представляешь себе не гравитоконтакт, а саму встречу с немидами?
Лицо Игоря вытянулось, в нем прописались непроницаемые и загадочные — ацтекские черты.
— Наверняка тебе чудится некое торжество, приветственные речи, не так ли?
Игорь наконец обрел дар речи.
— Неужели? — В голосе его прозвучало не изумление, не радость, а скорее грустная покорность обстоятельствам. Лорка утвердительно кивнул.
— Они на борту?
— На борту. Но не они, а он — один.
Игорь провел рукой по лицу.
— Знаешь, — неожиданно сказал он, — у меня сейчас такое же состояние, как в студенческие годы, когда я в составе отряда из трех человек впервые в жизни взошел на вершину Джомолунгмы. Мы шли без кислорода, дорога была тяжелой. Я шел первым, как в полусне, шел механически, ни на что не надеясь: мне чудилось, что длинной дороге не будет конца. И вдруг меня словно током ожгло — я понял, что следующий шаг поведет уже не вверх, а вниз. Я крикнул хрипло: «Вершина!» — и с трудом распрямил спину. Мир был прекрасен! Пронзительная небесная синь, нестерпимый, яростный блеск бледно-золотого солнца и ангельски чистые снеговые громады гор. Мир был прекрасен, а мне было грустно — ведь дело было сделано, ведь остался лишь один путь — вниз.
