Журнал «Если» - «Если», 2009 № 03

В детприемнике сержант, отдавая сопроводительные документы, сочувственно спросил:

— Это ты, значит, дичка повезешь?

— Кого? — не понял Аношкин.

— Ну, дичка, девчонку эту ненормальную.

— А она что, в самом деле?… — не закончив фразы, упавшим голосом спросил участковый.

— Да кто ее знает! Дикая. Вот поверишь, я с батей на секача ходил, там же махина, прет на тебя, как паровоз. И то такая жуть не брала, как эта белоглазая глянет, если что не по ней. Вон, Выдра и Штопор на что отморозки, а перед ней смирные сидят, Штопор только постоянно в туалет просится. Перед белоглазой на парашу стесняется. Это Штопор-то!

Станционных безбашенных бродяг Выдру и Штопора Сергей знал. Пацаны, одному только одиннадцать исполнилось, другому — тринадцать, в своей безудержной ярости нагоняли страху даже на взрослых, здоровых мужиков. Они — девчонку боятся?!

— А чего вы их вместе держите? Не положено ведь.

— А у меня здесь что, «Хилтон»? Других номеров в нашем отеле нет. А ее только выпусти из-за решетки, ищи потом ветра…

— Я чего-то не пойму, друг. Хоть ты просвети. Что с ней за суета такая, меня вот в сопровождающие из отпуска, можно сказать, сорвали. Она что, старушку за двадцать копеек топором грохнула?

— Да кто ее знает! — не став утруждать себя разнообразием лексикона, повторил сержант. — Только эти, из спецухи, которая в Таёжном, за ней сюда уже третий раз приезжают. А она бегает.

— Зачем?

— Да кто… — начал было снова сержант, но отчего-то запнулся, почесал под козырьком форменной фуражки и продолжил: — Не знаю. К отцу она сбегает, что ли.

— Так у нее отец здесь?

— Был. Да весь вышел.

— Это как?

— В буквальном смысле. Вышел из дома утром, и все. Нету человека. Сгинул.

— Бич?

— Да приличный вроде. Учителем в Киевке был. Жил с дочкой один, баба померла, что ли. Или ушла. Не знаю. Ты лейтенант за документики распишись и бери — почитай, там на нее дело личное есть. Вот, — удовлетворенно сказал сержант, внимательно посмотрев, как Аношкин расписывается в журнале. — Ты не уходи, я за ней пошел.

— Подожди, сержант. Ты говорил, за девчонкой из Таёжного приезжали?

— Ага. Только они в этот раз сразу и уехали. Узнали, что она у нас, начальству твоему позвонили, я еще слышал, как эта, которая у них за старшую, твою фамилию называла.

— Мою?!

— Ну, или переспрашивала у твоего шефа, я не понял. Я пошел, короче, а то слышь, Штопор опять до ветру просится.

Аношкин раздраженно бросил тонкую картонную папку на подоконник. Достал за фильтр сигарету из пачки. Поездки ради взял в киоске какие-то фирменные, хотя и подсел со срочной на «Приму». Вот тоже, еще один повод для замечаний. Светлана ему и «Кент» всякий приносила, и еще что-то, а Сергей упрямо травился привычными: «Ну что ты как бомжик, Серёжа? Даже твоей зарплаты на нормальное курево хватит. И я ведь не нищая, а перед подругами неудобно, когда ты свою махру достаешь. Давай я тебе трубку подарю и табак буду покупать. Турецкий. Или эти сейчас есть, сигариллы. Очень симпатично». Сергей привычно отмалчивался, улыбался, обнимал Светлану за плечи, и она обмякала, прижималась к нему упругой высокой грудью, начинала лепетать что-то…

— Эй, лейтенант, — раздался за спиной голос сержанта. — Кончай перекур, принимай клиента!

Сергей тряхнул головой, посмотрел недоуменно на измятую в пальцах сигарету и повернулся.

Девочка была маленькая, худенькая, ростом едва тянула на десятилетнюю. Одета в слишком большой для нее джинсовый комбинезон, делающий фигурку еще тоньше. На светлую кофточку с отложным воротничком каскадом спускались вьющиеся каштановые волосы. А глаза… «И совсем она не белоглазая, как этот парень сказал, — подумал Сергей, — вон они у нее какие… Оленьи».

Девочка посмотрела на Аношкина внимательно и как-то… осторожно.

А потом улыбнулась.

Бабка посуетилась, снова перебирая свои бесчисленные котомки-узелочки-пакетики, затем каким-то немыслимым образом умудрилась уцепить их все разом обеими своими ручками. Бабкины ручки походили на лапки мелкой хищной птицы. Сергей открыл перед ней дверь купе. Закрыл. В купе сразу стало тихо. Перестук колес, поскрипывание вагонного скелета — не в счет.

— Твои штучки? — спросил Аношкин у девчонки. Та сделала удивленные круглые глаза, потом повернула голову к закрытой двери и быстро показала язык.

Нет, бабка Сергею тоже не понравилась. Было в ее суетливости и причитаниях что-то ненастоящее, даже отталкивающее: так суетятся казенные плакальщицы на чужих, безразличных им похоронах. «Девонька-то, ягодка лесная, красавица дочка отцу досталась. Вот помощь-то в старости, а? А чего ж молчим, чего не поздороваемся, а конфетку хочешь?» От бабки как-то сразу разболелась голова, и Аношкин от всей души пожелал, чтобы не было ее в их купе, мест тем более — вагон почти пустой. И вышла бабка, и долго визгливо ругалась с проводником, и слышно было — дверь в купе не закрылась плотно, — как проводник, пожилой, грузный усатый дядька, сказал: «Ладно, идите в соседнее, там нижняя полка пустая. Только не кричите так, голова болит».

А пока бабка склочничала, девчонка подсела ближе к Аношкину, потрогала кожаную кобуру «макара», висевшую у того на боку и, глядя на Сергея, попросила: «Дай!»

— Еще чего. Это, милая, оружие. Табельное. В чужие руки давать не положено. Тем более, в детские. Ясно?

«Дай!» — потребовала девчонка, и Аношкин вздохнул, достал пистолет, вынул обойму, передернул затвор и спустил сухо щелкнувший курок, направив ствол в сторону и вверх.

— Держи, Редиска. Если что интересно будет узнать, спроси. Я-то с оружием разным с детства, у меня батя — охотник, я сам из берданы белку в глаз бил. А потом, знаешь, десант. И не жалею… Э-э, ты чего?! Ну-ка дай его мне! — Сергей буквально выдернул «Макаров» из рук девчонки.

Потому что в тонких ее руках пистолет стал вдруг вытягиваться, терять свои строгие формы, расплываться. Теперь Аношкин держал его в правой руке, и вокруг металла рассыпалась, таяла голубая искрящаяся дымка. Железо оказалось таким холодным, что жгло руки. Сергей вставил обойму, щелкнул предохранителем и убрал ствол в кобуру. Тут как раз зашла бабка, молча и суетливо собрала последние котомки и вышмыгнула в вагонный коридор. Аношкин, почему-то совсем не удивляясь, легко связал исчезновение старухи с той фигней, которая происходила с его пистолетом.

— Нет, ты мне, Редиска, глазки не строй. Ствол испортила, старого человека выгнала. Как дальше жить будем?

«И ничего я не испортила. Все там целое. А эта бабка-ёжка — вредная. И еще какая-то, я не успела понять, а она сразу убежала», — девчонка выпалила информацию разом, очередью, а потом забралась на полку с ногами, поджала их под себя и уставилась в окошко. За окошком была тайга.