– Хорошо, – офицер сделал короткую паузу, – Павел Степаныч. Ступайте с богом.
Едва только кустарник скрыл уходивших моряков от взоров часовых за баррикадой, шедший первым водонос, размахнувшись, что было сил грохнул ведрами о землю.
– А-а, пропади оно все пропадом!
– Да вы, Николай, верно, – старательно копируя голос давешнего мичмана, процедил «доктор», – и впрямь ума лишились. А ну как в лагере услышат шум да на подмогу ринутся? Или еще кто-нибудь захочет посмотреть, отчего тут шум да веселье…
Он почти сразу же пожалел о сказанном – во взгляде оглянувшегося матроса явственно читался дичайший испуг, готовый в любой миг столкнуть остатки рассудка в пучину безумия.
– Я-я… п-простите…
«Доктор» слегка отстраненно – проявилась старая, еще со студенчества, привычка рассматривать ситуацию в третьем лице – констатировал, что с «товарищем Рыбаком» как с членом боевой организации фактически покончено. Перед ним стоял, кусая губы и ежесекундно бросая затравленные взгляды по сторонам, уже сломленный человек. Двойная встреча с ископаемым чудовищем за день проделала разрушительную работу, оказавшуюся не по силам царской охранке. Возможно, длительный отдых в одном из столь любимых руководством партии заграничных санаториев и сможет вернуть его к нормальной жизни, но к боевой работе Николая допускать больше нельзя. Однако до уютных санаториев старушки-Европы им обоим еще предстояло дожить. И срыв напарника отнюдь не способствовал этому. За свою карьеру в рядах боевиков «доктор» видел немало случаев, когда именно не вовремя сдавшие нервы напрочь губили, казалось бы, самые верные и надежные дела.
К сожалению, отстранить напарника сейчас можно было лишь одним-единственным способом.
– Ладно, будет вам, успокойтесь, – оглядевшись по сторонам, «доктор» взял одно из ведер, поставил днищем вверх и присел, аккуратно примостив револьверы на коленях. – Я понимаю, это не так-то легко… после того шока, что вам пришлось испытать вчера, но все-таки, Николай, постарайтесь взять себя в руки.
– А вы меня, товарищ Щукин, не лечите, не лечите! – вскинулся Николай. – В руки… ноги тут в руки надо брать, вот чего!
– Вот как? И что же, – скептически осведомился «доктор», – вы предлагаете по этому поводу?
– Как это «что»? – опешил Николай. – Ясное дело – бежать!
– Бежать?! – удивленно переспросил «доктор». – Простите, но куда? Здесь вокруг даже не дальневосточная тайга, а куда более дикие места. Даже временно забыв про бродящий вокруг паноптикум хищных тварей… пешком отсюда не выбраться, а оставшийся на «Манджуре» Бутаков не поведет корабль назад без прямого приказа капитана… и я очень сомневаюсь, что нам удалось бы его как-то переубедить даже ненавязчивым тыканьем ствола под ребра.
– Так, – горячо зашептал Николай, – я и не про «Манджур» толкую, Сергей Константинович. Леший с ней, с этой калошей… к британцам надо тикать. У них броненосец, силища, любая здешняя тварюка клыки пообломает.
– Возможно, и обломает, – задумчиво произнес «доктор». – Если, конечно, в здешних краях не отыщутся еще более чудовищные левиафаны. Но главный вопрос даже не в этом. Будь мы в Лондоне, за нас почти наверняка бы вступились представители либеральной оппозиции, пресса. В крайнем случае, – «доктор» желчно усмехнулся, – сыскалась бы экзальтированная барышня из числа суфражисток, всегда готовая поддержать борьбу за свободу, не важно чью и против кого. Но среди офицеров Королевского флота такие вряд ли найдутся. А значит, место на броненосце придется заслужить… какими-то иными способами.
– Ну вы меня совсем уж за дитятко не держите, товарищ Щукин, – обиженно произнес Николай. – Что в доверие им придется втираться, это дело понятное. Чай, оно не впервой… и с жандармами, бывало, в игры играли. Эх, – вздохнул он, – жаль, не вышло узнать, где у немцев лагерь поставлен.
Он хотел добавить еще что-то, но замолчал, удивленно глядя на «доктора» – тот сидел, закрыв глаза и даже чуть запрокинув голову. Словно беспечный грибник, присевший на пенек в насквозь знакомом и безопасном лесочке, где и волков крайний раз видели, дай бог памяти, при государе Александре – еще когда он Освободителем не стал. До сего дня подобное спокойно-расслабленное выражение лица «доктора» Николай замечал всего раза два, не больше, и оба раза, как и сейчас, в обстоятельствах, ничуть не способствующих безмятежному отдыху. Вероятно, и сейчас, решил Николай, «доктор» занят обдумыванием его предложения – вот только нынешние обстоятельства были куда как похлеще.
На самом деле «доктор» сейчас думал не о нем и даже не о его предложении. Сергея Константиновича, записанного в приходскую книгу совсем под иным именем – уже наполовину позабытым, затертым десятками фальшивых имен, как изначальная побелка стены под слоями дешевых обоев, – сейчас куда больше занимала собственная метаморфоза. С точки зрения продолжения борьбы, предложение напарника было, в общем, вполне логичным – переход к британцам сулил неплохие шансы выжить и вернуться за Разлом. Однако «доктор» вдруг осознал, что идея эта ему не просто не нравится – она противна ему, как любил говорить один из его учителей, на органическом уровне. Это было неожиданно, непонятно – и, следовательно, нуждалось в тщательном обдумывании.
Дело, конечно же, было не в самом факте предательства людей, с которыми пришлось долгое время делить хлеб, соль и опасности. Подобное давно уже стало частью жизни в подполье, порой вынуждавшей жертвовать даже своими – когда уж тут думать о чужих, да еще таких, что, случись иные обстоятельства, охотно сыграли бы роль расстрельной команды. Нет, противодействие определенно шло откуда-то глубже, дальше – и, пожалуй, масштабнее. За последнюю мысль/ощущение «доктор» зацепился, словно Тесей за нить, – и принялся сматывать клубочек.
Масштаб… да, масштаб у этого предательства был бы сродни злодейству Искариота. Здесь и сейчас, на берегах Зеркальной бухты, решалась не просто судьба нескольких сотен русских, немцев и англичан – первая война Нового мира должна была определить, чья страна получит фору в забеге с невиданной со времен Колумба ставкой. Шансы «владычицы морей» и без того высоки, если же «Манджур» не вернется, то Россия, скорее всего, и вовсе не будет допущена к разделу пирога.
«Прекрати, – мысленно приказал себе «доктор», – перестань. Ты уже давно не восторженный юнец, мечтавший нести свободу братским народам Балкан под знаменами Белого царя. С точки зрения грядущего – исторически неизбежного – царства всеобщей свободы, равенства и братства совершенно без разницы, кому достанутся эти земли здесь и сейчас. И уж точно никому не будет интересно, какого цвета мундиры были на полегшей здесь горсти оболваненных пешек. Да и поздновато становиться патриотом, разменяв пятый десяток лет, – особенно с твоей-то биографией…»
