У дураков мысли сходятся. Дремавший Барков стремглав заскочил в караулку и вынул с пояса убитого охранника пистолет. После чего он подхватил в охапку Таню и промчался сквозь щель в воротах. Леви сграбастал малыша за локоть и, невзирая на сопротивления, тоже потащил вслед за мной.
— Я там не останусь! — вопил храбрый самоубийца.
— Заводи мотор! — спорить или смеяться у меня не было сил. — Шевелись, Барков! Разбей стекло в автобусе! Нет, не это, лучше заднее, не так заметно! Отлично! Теперь ищи зажигание! Леви, усади малыша и отопри ворота, там снизу и сверху задвижки.
Таня, в машину! Там есть застежки, чтобы складывались спинки. Иначе не войдет кресло… Ага, отлично! Кое-как меня запихнули внутрь. Дизель «Форда» взревел — и заглох. Барков соединил проводки, но слишком нервно обошелся со сцеплением. Руди увлеченно раскачивал машину своим весом. Леви повис на верхнем шпингалете. Наконец тяжелая створка подалась, и перед нами показалась последняя преграда — опущенный полосатый шлагбаум со светоотражателями. Мощные фонари освещали широкую асфальтовую дорожку к самой последней стене. Северный выезд был свободен, Танечка нажала верную кнопку.
За ажурными створками сияли далекие огоньки федерального шоссе.
— Давай же! — прикрикнул я на водителя. Барков зажмурился и втопил педаль в пол. Руди и Таня от неожиданности слетели на пол, Леви очутился у меня на коленях.
Шлагбаум разлетелся на части. Заднюю дверь позабыли закрыть, она зацепилась за что-то наверху, нас обдало остатками стекла. Левые колеса машины заскочили на поребрик, Владислав что-то орал и суматошно крутил руль.
Руди заплакал. Из его разбитого носа пошла кровь. Таня пыталась вернуть тушу малыша на сиденье. Леви молился, совершая движения руками, будто отгонял ос. Коляска завалилась на бок, в проход, привалив малышу ноги, а два ремня безопасности, которыми меня крест-накрест зафиксировала Таня, затянулись намертво на животе и горле, лишив меня воздуха.
Когда Баркову удалось выровнять «Форд» и до спасительных ворот оставалось не более десяти метров, нас настигла голая женщина. Первой ее заметил Леви и поднял такой крик, что наш водитель едва не врезался в бетонный столб.
Задняя дверца так и оставалась открытой, как задравшийся хвост скунса. Б ярком свете прожектора возникли две синие руки: одна ухватилась за фаркоп, другая мертвой хваткой вцепилась в голую пятку малыша. Его жалобный плач сменился диким воплем, от звериных когтей на нежной коже брызнула кровь. Краем глаза я видел эту мускулистую пятерню, больше похожую на лапу гиббона. Женщина засадила когти глубоко в кожу Рудиной ноги, а животом и ногами волочилась по дороге. Над полом поднялась лысая голова негроидного типа, со сплющенным носом и морщинистыми щеками. Глаз в темноте я не видел, но зато заметил обвислую женскую грудь, исцарапанную, с оторванным левым соском.
От удара о столб машину швырнуло вправо, вылетело одно из боковых стекол, Таня упала на малыша, придавив его окончательно. Голая женщина попыталась закинуть ногу в салон, но тут положение спас Леви. Инерцией его оторвало от меня и швырнуло уродице в лицо. Апостол вопил не переставая.
Женщина невероятным образом изогнула ногу и схватилась ею за подголовник заднего сиденья. Схватилась именно ногой, потому что вместо нормальной ступни у нее там имелась вытянутая обезьянья ладонь и когти такой длины, что велюровая обшивка кресла мигом разошлась.
— Барков, гони! — отчаянно орал я, пытаясь развернуть правую руку с пистолетом навстречу опасности. Мое бесполезное, никчемное туловище, крест-накрест опутанное ремнями, не могло даже стать точкой опоры для единственной здоровой конечности. При каждом толчке я скатывался все ниже и вбок. И этот мешок с костями Куколка называла мужчиной!
Возможно, от обилия химии подопытная тварь почти превратилась в зверя, но ей хватило разума отыскать верный путь наружу, и она всеми силами цеплялась за наш ковчег. Апостол, со всего маху, воткнулся вытянутым черепом женщине в лицо. От неожиданной боли она разомкнула хватку на Рудиной лодыжке и отшвырнула Леви в сторону. Малыш тут же подтянул пораненную конечность к животу. Леви чудом не вывалился наружу и задницей высадил одно из окон по правому борту.
Мы проскочили внешний периметр, Барков обернулся и сделал резкий маневр, одновременно нажав на газ и тормоз. Автобус повело боком, слава Богу, здесь дорога становилась достаточно широкой, и мы не сверзились в кювет. Таню, вверх ногами, кинуло на переднее сиденье. От удара у нее с ног сорвало кроссовки. Леви умудрился зацепиться за мое кресло и благодаря своей массе остался внутри салона. Синяя женщина продолжала подтягиваться на ноге, демонстрируя немыслимую подвижность бедренного сустава, и вдруг закричала низким, вибрирующим голосом. Вторую ее ногу при развороте затянуло под заднее, спаренное колесо.
Тем не менее, она не разжала хватку! Спинка сиденья прогнулась, что-то хрустнуло внутри, Барков оскалился, как первобытный дикарь, и дал задний ход. Автобус сшиб два или три столбика со светоотражателями, монстра протащило позвоночником по декоративным камням бордюра. Женщина голосила, как раненый слон, лохмотья волосатой кожи с ее спины разлетались во все стороны.
В тот момент, когда она выпустила фаркоп и воткнула когти в войлочное покрытие пола, на манер абордажных крюков, я выстрелил. Так получилось, что затянутый до предела ремень сдвинулся на плечо, освободив правую руку. Пистолет был по-прежнему привязан к ней, и оставалось только развернуть ствол. На это моих заячьих силенок хватило.
Я выстрелил трижды. Не знаю, и не хочу знать, попал или нет, но голенастое синюшнее чудовище оторвалось и в позе раздавленного паука осталось лежать на дороге. Я увидел, как она корчится на асфальте, шевеля всеми четырьмя конечностями, и последовал примеру Баркова. Меня рвало кислой желчью, пустой желудок содрогался и не мог успокоиться.
Гораздо позже Леви, цыкая дыркой от выбитого зуба, убеждал всех, что подействовали его молитвы. Никто с ним не спорил. Таня промокала ссадины малышу. Барков хлестал воду из канистры и по очереди поливал всех нас. Когда у него перестали дрожать руки, мы закрыли заднюю дверь и выехали на шоссе.
Пистолеты выкинули в канаву. Разделили по справедливости оставшийся Танин шоколад. Три четверти досталось малышу, чтобы успокоился. Пришлось вручить ему краски и позволить разрисовать машину изнутри. За этим занятием он и уснул. Леви творил намазы на африканский манер, взывая к синтоистскому демиургу и периодически упоминая великую богиню Кали. По крайней мере, не мешал мне прокладывать маршрут.
