Рано утром в воскресенье облако направлялось к поясу астероидов. Соммерштайну предстояло решить, повлияют ли на отражающие свойства ионной массы кремнистые и углеродистые камушки с добавлением железистых сплавов. Харви счел предпочтительной мысль, что это не повредит, хотя и погоды не сделает. Главная проблема заключалась в том, что чем дальше от Марса продвигалась волна, тем шире становились каналы передачи сообщений.
Но Харви Соммерштайн продолжал эксперимент.
К текущему времени, ранним воскресным полуднем, Марс находился над горизонтом Нью-Йорка. Инженеры внимательно слушали эфир на станциях, а сама программа была создана, отлажена и работала как хронометр. В виртуальном шлеме Харви провел целых семь часов, просчитывая все возможные углы для передачи сообщения и надышавшись собственным углекислым газом до помутнения в голове. А между тем он по-прежнему не мог передать привет посланникам Марса.
Внутри шлема над головой Харви распростерлось темное пространство. Светло-серые линии представляли основные созвездия, соединяя яркие точки звезд. Перед ним расстилалась условная карта неба, используемая для исчисления астрономических координат с точки зрения наблюдателя на Земле.
Марс отклонился на семнадцать градусов к северу с подъемом над горизонтом небесной сферы в два часа пятьдесят минут. Харви считывал позицию внутри шлема и одним касанием пальца вносил изменения в программу. Маленькая красная точка горела в двадцати градусах справа от ярко-белого солнечного диска. Максимально используя возможности имитации, Харви мог смоделировать блеск ледников, однако был далек еще от того, чтобы ввести в программу спутники Марса: Фобос и Деймос, которые были значительно меньше и ближе к главной планете, чем Луна к Земле.
Ионная волна от солнечной вспышки, направляющаяся к красной точке, предстала его взору в виде растянутой по карте неба серебристой фигуры, напоминающей по форме пончик.
Соммерштайн второй раз произвел касание для пуска новой радиограммы. Во исполнение команды по черному пространству побежали серые столбцы цифр, показывавшие небесные координаты и дальность в километрах до цели.
За десятую долю секунды машина сообщила ему два угла: Земли и Марса, определяя характер отклонения. Показался голубой конус, указывавший движение луча, вонзавшегося дальним концом в красную точку.
— Хорошо, Дональд, — сообщил Харви оператору, сидевшему в кабине передатчика, — передавай сообщения этим путем.
Соммерштайн знал, что сейчас в шлеме у оператора бегут те же самые цифры, которые надо всего-навсего переадресовать киберу, управляющему оконечным устройством станции.
— Понял, — послышалось в ответ.
Антенна повернулась и обеспечила связь, отправив в пространство луч, окрашенный в программе Соммерштайна желтым. Когда предполагаемый и истинный пути сошлись, появились зеленые участки, показывавшие места совпадения.
Зеленых мест было не так уж много, накрыть полностью планету не удалось.
Проблема возникла с передатчиком. Снова и снова антенна, двигающаяся на гидравлической платформе и вращающаяся внутри противовесной люльки, не поспевала за командами Харви и сигналами имитатора, как если для бильярда у него был не кий, а небольшое сосновое поленце.
— Ничего, Дональд, — приободряюще сказал Харви, — это только начало. Посмотрим, будет ли сейчас ответ.
Пройдет без малого тридцать три минуты — двадцать на передачу и еще тринадцать на ответ с ночной стороны Марса, переданный через ретранслятор на Фобосе, — прежде чем Харви узнает, какая часть зеленых совпадений конуса сумела донести его сообщение, или вообще имеет ли смысл принцип отражения сигналов от ионизированной волны.
— Жди, — сказал Харви оператору. — Но будь в готовности попробовать еще раз без десяти три.
— Слушаюсь, босс.
Зачем вообще Соммерштайн взялся за это? За какой надобностью ему потребовалось тратить усилия, время, часы сна и драгоценные премиальные на это нелепое занятие? Особенно если учесть, что солнечная вспышка, как отмечалось в бюллетене НАСА, является просто аномалией, явлением, которое на Земле не наблюдали уже сотню лет.
Да потому что в глубине души Харви Соммерштайн не верил этому. То, что произошло в космосе единожды, может повториться снова. А вдруг вспышки и ионизированные волны станут неизбежным явлением, возникая столь же неожиданно, как тайфуны или ураганы? Как продемонстрировали последние три дня, эти феномены могут оказаться очень опасными для разбросанного по планетам Солнечной системы человечества. В особенности это касается линий связи. Если луч смещения Соммерштайна сработает хоть раз для оповещения, защиты, а может статься, и спасения жизней, то все затраченные усилия не напрасны. А если взрывы солнечной активности станут частым явлением, то его вкладу не будет цены.
Однако в тот момент, после тринадцати последовательно неудачных попыток, вклад Харви в теорию и практику межпланетных коммуникаций не стоил, казалось, и ломаного гроша.
Но Соммерштайн намеревался попытаться снова, еще через двадцать восемь минут, а если понадобится, он был готов работать всю ночь.
Хребет Тарсиса
Олимпийские горы
Долина Маринерис
Плато Хрисеиды
Компания «Мюррей Хилл лабораториз»,
24 марта, 11.23 местного времени.
Харви Соммерштайн показался на рабочем месте в лаборатории как раз перед ленчем. Его била нервная дрожь, и он часто позевывал, ведь поспать удалось лишь четыре часа. Перед глазами плясали разноцветные точки и линии — не то последствия чрезмерного физического и умственного напряжения, не то образы, оставшиеся после пятнадцати часов непрерывного сопоставления планетных координат и векторов передачи внутри компьютерного шлема.
Здравый смысл подсказывал Харви, что в таком состоянии лучше провести денек дома. Но инстинкт политика говорил, что ему надлежит быть в готовности, доложить результаты — любые результаты — администраторам лаборатории, после того как он израсходовал огромные объемы эфирного времени и денег в бесплодных попытках поздороваться с обитателями Марса.
По прибытии Соммерштайн первым делом опустошил ящик с электронной почтой. И точно, поверх бумаг лежал электронный запрос от Пола Пирса, предлагавший явиться на официальную встречу тет-а-тет в кабинете администратора. Записка гласила: «как только вам будет удобно», что на языке политических терминов означало: «немедленно, сукин сын».
