Снова и снова Вауна дурманили вспышки детских воспоминаний Приора и его собственные воспоминания о "Юнити". В этих грязных катакомбах не было сельского покоя Монады, но непрестанный поток братьев обескураживал узнаваемостью. Всех размеров: от болтливых карапузов до его точных копий. Брюки и яркие рубашки, темные волосы и потрясающая улыбка... Сюжет повторялся снова и снова. Сотни объятий, похлопываний по спине и рукопожатий до хрустения костей. Настойчивые расспросы о нападении пиподов и надолго ли он останется, и что с его лицом братьев удивительно заботили его синяки.
Остальные шли туда же, куда и он; скоро Ваун оказался внутри движущейся, болтающей, шутящей толпы братьев. Монада и детство Приора... Я - Голубой. Я Желтый. Я - всех цветов. По мере приближения к душу Ваун стал слышать знакомые звуки веселья и запах мыльного потока; здесь туннель выглядел наиболее обжитым и весь сиял.
Вдруг Ваун обнаружил, что срывает с себя одежду посреди дюжины срывающих с себя одежду парней. Ему приходится раздеваться дольше; они ждут его, а потом пропускают вперед, на почетное место. Обрадованный обнаженностью и анонимностью, ведомый смеющейся компанией собственных копий, Ваун бежит к двери и попадает в корыто с ледяной водой. Он бросается назад, чтобы отомстить, но виновный исчезает в парном тумане и толпе.
Слишком поздно воспоминания Приора предостерегают его о том, насколько раскрепощаются братья, стоит им избавиться от своего цветового кода. Все душевые в улье - место вакханалий, где градусов больше, чем на винокуренном заводе. Даже взрослые не отказывали себе в удовольствии поучаствовать в возне подростков, последние бесились, а малышня визжала, вопила и хулиганила без удержу.
Еще Ваун знал, что младшие братья противились воспитанию не меньше, чем детеныши других видов животных, а посему у ребят на попках были проставлены порядковые номера. Теперь он узнал, что взрослый брат со следами зубов на этом месте был мишенью для шуток. Лицо нового брата было покрыто синяками, так что он тоже не мог спрятаться. Стоило ему выкарабкаться из-под кучи малышни, как его тут же заметили старшие. Это напоминало то, как за Вауном гонялась стая деревенских потрошителей, но здесь было весело и очень трогательно. Около пятидесяти братьев всех размеров хотели повозиться в душе с новым братом, а когда он упал в бассейн - бывшую шахту, с водой - холодной, как сердце старшины на плацу, - их стало вдвое больше.
Процесс почему-то имел лечебный эффект. Ваун резвился в визжащем шизофреническом прибое, пока не посинел, и, выбираясь на сушу, он уже не помнил ни о войнах, ни о конкуренции видов, ни о страшном Q-корабле, ни о чем. Еда и сон, решил он, а планета пусть опустит ставни до его возвращения. Он повесил свое полотенце на поручень рядом с другими и схватил из корзины ботинки и одежду - совсем, разумеется, впору. По привычке он выбрал белую рубашку, но это была просто какая-то тряпка. Лучше, чем та, что он носил в детстве, но адмиралы носят другое.
Дурь закончилась; он вернулся-таки домой. Он направился к дверям, где на него набросился подросток с мокрыми после душа волосами. Рубашка у него была серая, и улыбка знакомая.
- Показать тебе, как тут у нас? - спросил он с надеждой в голосе.
Теперь Ваун понимал, почему братьев тревожили синяки, но ответил:
- Конечно.
Итак, Коричневый, ставший Серым, повел Вауна осматривать кохэбский улей.
Кроме нескольких удивленных взглядов, брошенных на его синяки, Ваун больше не привлекал внимания встречных. Но впервые в жизни он был одним из них.
Библиотека. Кухни. Спальни. Родильные комнаты. Домашнее хозяйство.
Хочется спать Детский сад. Классные комнаты. Силовые установки.
Больше всего поражало гнездо. Пятьдесят пять резервуаров, как гордо сообщил Серый, срок инкубации сокращен теперь до двухсот двадцати дней, делают больше одного ребенка в неделю. От дальнейшего исследования Вауна спасло трескучее объявление, что птомаиновый пирог готов для всех проголодавшихся.
Главный зал был много больше, чем обычный тоннель. Должно быть, он был первоначально не шахтой, а чем-то другим, но казался старым, существовавшим до появления здесь Братства. Пара сотен братьев ели здесь за длинными столами, на длинных скамьях, и мощные запахи вызвал у Вауна мощное слюноотделение.
Птомаиновый пирог не входил в число вэлхэловских деликатесов, но Вауну он понравился больше. Набрав тарелку с горкой, он двинулся к свободному месту в конце стола, сел рядом с Зеленым, не забыв потолкаться по моде, бытующей в Братстве. Потом молодой Серый втиснулся рядом с ним, как стихия.
На лице Зеленого вспыхивает приветственная улыбка, но, очевидно, он не понимает, что перед ним некто необычный, потому что он тут же отворачивается к парню напротив, другому Зеленому.
- Слон берет коня.
Тот на минуту задумывается, а потом неохотно говорит:
- Ферзь берет слона.
- Слон берет ферзя!
- О черт!
Ваун не успел к началу игры, и ему не интересно, но по тому, как его сосед продвигает вперед пешки, можно сказать, что он изворотлив. А Серый понимающе хихикает, напоминая, что тупиц среди братьев нет.
Ваун пытается сосредоточиться на еде, но слишком устал, чтобы быть по-настоящему голодным. Даже радость встречи с братьями вянет под натиском измождения. Ему, конечно, придется вернуться назад, в Вэлхэл, в Хайпорт, к омерзительным обязанностям всенародного шута. Жутко, но неизбежно. На этот раз он больше, чем пешка, в игре Братства.
Q-корабль приближается - через одиннадцать недель все погибнут, так что ж?
Смешно будет, если Братство уничтожит планету, на которой уже создан улей, а может, и не один. Но на посадочной полосе братья говорили об Армагеддоне. Они обучали пиподов атаковать по команде.
Пусть весь мир был глуп, но братья явно знали о Q-корабле.
Веки закрывались сами собой, и Вауну показалось, что он заснет за столом Стоило ему открыть рот - он начинал зевать. Он постоянно ловил себя на том, что голова падает, и поднимал ее. Стоило ему встретиться с кем-нибудь глазами, ему улыбались. Не только ему. Они улыбались друг другу, они сидели, тесно прижавшись друг к другу, они касались друг друга. По меньшей мере треть взрослых была занята детьми, их часто передавали друг другу. Было что-то чудовищно привлекательное в этой простой дружбе, в этой огромной семье. Ни жалоб, ни споров, ни драк, ни ревности.
Все равны.
Его уха коснулся палец, и Ваун увидел коричневую рубашку и неизбежную улыбку.
- Не сомневаюсь, ты чуть не сдох от всего этого.
- Дайс! - Ваун начал подниматься, но его усадили. Коричневый обошел стол, и плотно прижатые друг к другу сидящие напротив каким-то образом нашли место для него.
