– Это уж точно, – согласился он. – Даже сейчас мне не верится, что я пал так низко.
Все слова, что мы с Бургхартом говорили друг другу, звучали для нас как заранее заученные реплики тайных агентов, вынужденных назначить явочную встречу на публике.
Я написала семаграммы высказывания «место обмен-передача разговаривать мы-участвуем» с модуляцией прожективного аспекта.
Свистун начертал свой ответ. Настал момент, когда мне надлежало нахмуриться, а Бургхарту удивленно воскликнуть:
– Что он хочет этим сказать?
Надо признать, удивился Бургхарт весьма натурально. Продолжая хмуриться, я написала просьбу об уточнении. Свистун повторил тот же ответ. Я смотрела, как он плавно скользит на четырех ногах, покидая комнату. Занавес уже готов был опуститься над этим актом нашего представления.
Полковник Вебер выступил вперед.
– В чем дело? Почему он ушел?
– Он сказал, что гептаподы покидают нас, – объяснила я. – Не только на этом Зеркале, а все сразу и навсегда.
– Верните его! Спросите, что все это значит.
– Не думаю, чтобы Свистун имел при себе пейджер, – сказала я.
Изображение комнаты исчезло так внезапно, что мне понадобилось какое-то время, дабы осознать, куда глядят мои глаза: это было заднее полотнище палатки, прикрывающей Зеркало, которое стало совсем прозрачным, как обычное стекло. Галдящие у видеоэкрана ученые мужи разом смолкли.
– Что тут происходит, дьявол их всех забери?! – прорычал полковник Вебер.
Гэри подошел к бывшему Зеркалу, поглядел, зашел с обратной стороны и потрогал: я увидела белые овалы его пальцев, соприкоснувшихся со стеклом.
– Полагаю, – заключил он, – мы только что стали свидетелями феномена дистанционной трансмутации.
Я услышала, как кто-то бежит к палатке, бухая тяжелыми ботинками по пересохшей траве. Наконец ввалился запыхавшийся солдат с чересчур большой походной рацией в руках.
– Полковник, вас срочно просит…
Вебер резко вырвал у него рацию.
Я помню, как буду наблюдать за тобой на второй день твоей жизни. Твой отец отправится перекусить в больничный кафетерий, а ты будешь лежать в своей колыбельке, и я склонюсь над тобой.
После родов я буду ощущать себя выжатым лимоном. Ты покажешься мне несоразмерно крошечной в сравнении с той обширной персоной, какой я была во время беременности; могу поклясться, там было достаточно места для куда более крупного и крепко сбитого ребенка. Ручки и ножки у тебя длинные и тонкие, еще лишенные младенческой пухлости, личико красное и сердитое, отекшие веки крепко сомкнуты: гномоподобная фаза, предшествующая херувиму.
Я проведу пальцем по твоему животику, изумляясь сверхъестественной мягкости кожи, и ты вдруг забеспокоишься, перебирая ногами. Я сразу узнаю телодвижение, которое ты проделывала внутри меня много раз; вот, значит, как это выглядит.
Я совершенно уверена, что узнала бы свое дитя посреди целого океана младенцев, даже если бы никогда не видела тебя прежде. Нет, это не она. И не она. Погодите, ну-ка покажите мне вот эту…
Да, это она. Это моя дочь.
После финального «обмена подарками» мы больше никогда не видели гептаподов. В один и тот же миг Зеркала по всему миру сделались прозрачными, а корабли чужаков покинули орбиту. Последующий анализ бывших Зеркал показал, что это всего лишь отлитые из расплавленного кварца пластины, абсолютно инертные. Информация, которую мы получили от гептаподов на последнем сеансе, описывала новый класс сверхпроводящих материалов, однако позднее выяснилось, что она дублирует результаты только что законченного в Японии исследования; ничего такого, что не было уже известно на Земле.
Мы так и не узнали, почему гептаподы отбыли столь поспешно, равно как не узнали, зачем они к нам прилетели. Мое новое сознание не могло снабдить меня этой информацией; для действий гептаподов, вероятно, существовало объяснение и в человеческом контексте, но мы его, к сожалению, не нашли.
Мне хотелось бы лучше постичь их взгляд на мир, чтобы чувствовать так, как они. Тогда, вероятно, я смогла бы полностью погрузиться в необходимость событий, а не бродить до конца своей жизни на мутном мелководье дней. Но этого никогда не случится. Я буду постоянно практиковаться в их языках, как и все прочие лингвисты, работавшие с Зеркалами, но никто из нас не продвинется дальше, чем мы успели при гептаподах.
Работа с ними изменила мою жизнь. Я встретила твоего отца и выучила Гептапод Б, и не будь этих двух событий, я бы ничего не знала о тебе, стоя здесь в патио под лунным светом. Я знаю, что через сколько-то лет после этой ночи я потеряю твоего отца, а потом и тебя. Все, что у меня останется от этого момента, будет язык гептаподов, и поэтому вся я – сплошное внимание и стараюсь запомнить навеки каждую деталь.
Я знаю свое предназначение и выбрала свой путь. Но к чему же я иду – к боли или радости? Минимизация это или максимизация?
Все эти мысли наполняют мой мозг, когда твой отец спрашивает меня: «Ты хочешь ребенка?», а я улыбаюсь и говорю: «Да», и выскальзываю из его объятий. И вот мы чинно беремся за руки и входим в дом, чтобы заняться любовью и произвести на свет тебя.
Примечание автора
Эта история выросла из моего интереса к вариационным принципам физики. Они мне казались захватывающими еще с тех пор, как я впервые о них узнал, но я не знал, как использовать их в рассказе, пока не увидел перформанс «Тайм флайз» «Когда ты будешь жив» – моноспектакль Пола Линке о битве его жены с раком груди. Мне пришло в голову использовать вариационные принципы физики, чтобы рассказать историю о реакции человека на неизбежное. Через несколько лет эта идея скомбинировалась с замечанием одной моей подруги о ее новорожденном ребенке и сформировала ядро сюжета.
Тем, кто интересуется физикой, я должен заметить, что идущее в рассказе обсуждение о принципе минимального времени Ферма опускает все упоминания о его квантовомеханическом обосновании. Квантовомеханическая формулировка сама по себе интересна, но я предпочитаю классической версии метафорические возможности.
Что до идеи рассказа, самое, быть может, краткое ее резюме, которое мне приходилось видеть, дал Курт Воннегут на двадцать пятой годовщине «Бойни номер пять»: «Стивен Хокинг… решил, что мучительно, что мы не можем помнить будущее. Но для меня теперь помнить будущее – детская игра. Я знаю, что станет с моими беспомощными доверчивыми младенцами, потому что сейчас они уже большие. Я знаю, как кончат мои лучшие друзья, потому что так много из них теперь на пенсии или умерли… Стивену Хокингу и всем тем, кто моложе меня, я говорю: „Терпение. Будущее придет к вам и ляжет у ваших ног, как собака, которая знает и любит вас, кем бы вы ни были“.»
