- С чего ты взял, что я более счастлива и более довольна, чем ты? дрожащим голосом осведомилась Гвенвифар. - По крайней мере, тебе дано выбирать, ехать тебе или задержаться, а меня вручили Артуру, даже не спросив, хочу я того или нет! И не могу я взять и уехать от двора, если происходящее мне не по душе, но должна оставаться здесь, в стенах крепости, и выполнять то, чего от меня ждут... если надо тебе уехать, я не могу сказать: "Останься!" - а если ты останешься, не могу потребовать: "Уезжай!" Ты по крайней мере, свободен оставаться или покинуть нас, в зависимости от того, что сделает тебя счастливее!
- Ты думаешь, для меня речь идет о счастье, неважно, остаюсь я или уезжаю? - вопросил Ланселет, и на мгновение Гвенвифар показалось, что он того и гляди разрыдается. Но вот рыцарь овладел собою. - Любимая, так что же мне делать? Господь меня сохрани причинять тебе новые горести! Если я уеду от двора, тогда долг твой окажется прост и ясен: быть хорошей женой Артуру, не более, но и не менее. А если я останусь... - Он умолк на полуслове.
- Если ты считаешь, что долг твой призывает тебя прочь, - промолвила она, - тогда уезжай. - И по лицу ее, затуманивая взор, хлынули слезы.
- Гвенвифар... - проговорил рыцарь, и голос его прозвучал так напряженно, словно он только что получил смертельную рану. Ланселет так редко называл ее полным именем; он всегда обращался к ней "моя госпожа" или "моя королева", а если в шутку - то просто Гвен. И теперь, услышав свое имя из его уст, королева подумала, что в жизни не внимала музыке слаще. Гвенвифар, отчего ты плачешь?
Вот теперь ей придется солгать, и солгать умело, ибо честь не позволяет сказать ему правду.
- Потому что... - начала она, и умолкла, и сдавленно докончила: Потому что я не знаю, как мне жить, если ты уедешь прочь.
Ланселет судорожно сглотнул и сжал ее руки в своих.
- Но тогда... послушай, любовь моя... я не король, но отец подарил мне в Бретани небольшое поместье. Отчего бы тебе не уехать из Камелота вместе со мною? Я... я сам не знаю... может, так оно достойнее, нежели оставаться здесь, при Артуровом дворе, и соблазнять его жену...
"Так значит, он меня любит, - думала Гвенвифар, - его влечет ко мне, это - достойный выход..." Но тут же нахлынула паника. Уехать Бог знает куда, одной, так далеко - даже если рядом будет Ланселет... и сей же миг королева представила, что о ней скажут, если она покроет себя бесчестием...
Ланселет лежал, по-прежнему сжимая ее руку.
- Мы никогда не смогли бы вернуться, ты ведь понимаешь - никогда. И, скорее всего, нас обоих отлучили бы от церкви... для меня это ничего не значит, не такой уж я убежденный христианин. Но ты, моя Гвенвифар...
Она закрыла лицо покрывалом и зарыдала: какая же она жалкая трусиха!
- Гвенвифар, - промолвил он. - Я не хотел бы ввести тебя в грех...
- Мы уже согрешили, и ты, и я, - горько выкрикнула она.
- И, если священники не врут, мы будем за это прокляты, - с ожесточением отозвался Ланселет, - и однако же я не получил от тебя ничего, кроме этих поцелуев: зла и вины перепало нам с лихвою, но ни малой толики наслаждения, что таит в себе грех. И, сдается мне, не верю я священникам что же это за Бог такой, что расхаживает в темноте вроде как ночной сторож, подглядывая и подсматривая, точно старая деревенская сплетница, любопытствующая, не спит ли кто-нибудь с женою соседа...
- Вот и мерлин говорил что-то похожее, - тихо промолвила Гвенвифар. Иногда мне кажется, что в этих словах есть смысл, а в следующий миг я задумываюсь, уж не дьявольское ли это искушение...
- Ох, только не говори мне про дьявола, - воскликнул Ланселет, снова заставляя ее улечься рядом. - Любимая, родная моя, я уйду, если ты того хочешь, или останусь, но только не в силах я видеть, как ты горюешь...
- Я сама не знаю, чего хочу, - рыдала и всхлипывала она, позволяя себя обнять. Наконец Ланселет прошептал:
- За грех мы уже заплатили... - и припал к ее губам. Трепеща, Гвенвифар уступила поцелую, и вот уже жадные, нетерпеливые ладони его легли ей на грудь. Королева почти надеялась, что на сей раз одними поцелуями он не удовольствуется, но тут в коридоре послышались шаги, и Гвенвифар в панике выпрямилась. Когда в комнату вошел Ланселетов оруженосец, она уже чинно сидела на краешке кровати.
- Лорд мой? - откашлявшись, произнес вошедший. - Леди Моргейна сказала, что тебе пора спать. С твоего позволения, госпожа?..
"Снова Моргейна, будь она проклята!" Рассмеявшись, Ланселет выпустил руку Гвенвифар.
- Да, к тому же госпожа моя наверняка устала. Пообещаешь ли ты навестить меня завтра, моя королева?
Гвенвифар и радовалась, и злилась на то, что голос его звучит так спокойно. Она отвернулась от светильника, что принес с собою слуга; королева знала, что покрывало ее сбилось на сторону, платье измято, лицо покраснело от слез, волосы растрепались. Да уж, вид у нее не лучший; что только слуга подумает? Гвенвифар набросила покрывало на лицо и поднялась на ноги.
- Доброй ночи, сэр Ланселет. Керваль, смотри, хорошенько позаботься о лучшем друге моего короля, - промолвила она и вышла, слабо надеясь на то, что успеет добраться до собственных покоев, прежде чем вновь разрыдается. "Ох, Господи, как... как же смею я молить Господа о том, чтобы грешить и дальше? Молиться должно о том, чтобы избавиться от искушения - а я не могу!"
Глава 16
За день-два до кануна праздника Белтайн при дворе Артура вновь появился Кевин. Моргейна ему обрадовалась: весна выдалась бесконечно долгая и безрадостная. Ланселет, исцелившись от лихорадки, отправился на север, в Лотиан; Моргейна подумывала о том, не съездить ли в Лотиан и ей, поглядеть, как там ее сын; но путешествовать в обществе Ланселета ей не хотелось, да и тот вряд ли пожелал бы ее в спутницы. "Моему сыну хорошо там, где он есть; навещу его в следующий раз", - в конце концов решила про себя она.
Гвенвифар сделалась молчалива и печальна; за те годы, что Моргейна провела вдали от двора, королева из беззаботной девочки превратилась в женщину немногословную, задумчивую и не в меру набожную. Моргейна подозревала про себя, что королева тоскует о Ланселете; и, зная Ланселета, не без презрения думала, что тот и в покое женщину не оставит, и в грех толком не введет. Впрочем, Гвенвифар его стоит: она и не отдастся любимому, и из рук его не выпустит. Любопытно, что на этот счет думает Артур? Впрочем, чтобы спросить его напрямую у Моргейны не хватало храбрости.
Моргейна радушно встретила Кевина, прикидывая про себя, что, скорее всего, Белтайн они отпразднуют вместе: солнечные токи пылали у нее в крови, и если уж не дано заполучить того мужчину, что ей желанен (а Моргейна знала: ее по-прежнему влечет к Ланселету), отчего бы не взять любовника, которому в радость она сама; ведь так приятно чувствовать себя дорогой и желанной. И в отличие от Артура с Ланселетом Кевин свободно говорил с нею о делах государственных. В горькую минуту Моргейна с сожалением думала о том, что, останься она на Авалоне, сейчас с нею уже советовались бы по поводу всех важных событий ее времени.
