Василий Головачев - Реквием машине времени

— Черепа, значит… — бормотал он. — На кольях… А других домов не видно… Может, рванем отсюда, а? А то я тут все разнесу вдребезги пополам. Кто бы тут ни жил, живет тут явная сволочь…

— Поздно отступать, — сказала Анастасия. — Собаки всю округу переполошили, мертвого поднимут…

— Слушайте! — раздался звенящий от волнения и испуга голос Ольги, с луком наперевес замыкавшей кавалькаду. — А если это Соловей-Разбойник? В точности, как написано…

— А что у вас про него написано? — спросил Капитан, не оборачиваясь.

— Он владеет Наследием Великого Бре, — невольно понизила голос Анастасия. — А это страшные заклятья, способные пригвоздить к земле любого… Это смерть.

— Какие, к черту, заклятья? — Капитан почти кричал. — Какие могли быть заклятья?

Кусок железа, служивший дверью, откинулся, звонко ударившись о стену хижины.

Оттуда, по-утиному переваливаясь на коротких ножках, вылез уродливый толстяк, блестящий, бело-розовый. Толстыми руками он поддерживал огромное брюхо. Голый, только вокруг бедер обмотана какая-то тряпка. Череп абсолютно лысый. Три подбородка, щеки висят, как флаги в безветренный день. Глаза выпуклые, огромные, черные, без белков и зрачков, сплошные черные шары. И нос, как шарик, до половины вдавленный в тесто. Губы толстенные, рот широкий. Ушей, кажется, нет совсем. Страшным он не казался ничуть — скорее, ужасно смешным. Он стоял и смотрел на всадников, из-под ног его к ним катились мелкие камешки. Собаки залились пуще.

— Белые в деревне есть, папаша? — вдруг крикнул Капитан и добавил быстрым шепотом, не оборачиваясь: — Ольга, ты вокруг, вокруг посматривай, и назад…

Толстяк отозвался неожиданно густым и сильным голосом, лениво, даже равнодушно:

— Людей сколько, скотины сколько… Вон ту черную клячу я сразу съем, мне жрать охота. Потом еще кого-нибудь съем, а синеглазую пока оставлю, с ней и побаловаться можно. Вон тот усатый ни на что не годится, даже воду таскать не сумеет, ишь, как зыркает. Лучше сразу черепушку на кол насадить, красиво будет. Интерьер соблюдется.

— Дяденька, а вам не кажется, что ваше место возле параши? — крикнул Капитан в ответ.

Толстяк, словно не слыша, тянул свое:

— А собак я, может, тоже сразу съем…

— Чучело какое-то, — сказала Анастасия почти весело.

— Я вот его сейчас… — пообещал Капитан.

— Подожди, — сказала Анастасия. — А вдруг это сумасшедший? Откуда нам знать, какие племена здесь живут? На такой земле только сумасшедший жить и станет…

— Настенька, черепа эти мне не нравятся…

— Он их мог насобирать где-нибудь.

— Экономика должна быть экономной! — вдруг прогремел толстяк, и у Анастасии возникло странное ощущение — словно под череп ей, со стороны затылка, входил тупой гвоздь — не больно, но вызывает зудящее неудобство.

Капитан, наоборот, даже повеселел чуточку. Он привстал в седле и крикнул вверх:

— Папаша, только без волюнтаризма! Генсек нынче я, так что исключить могу!

Не обращая на его слова никакого внимания, толстяк очень проворно и ловко спустился до середины склона, уселся там на бревно, скорее всего для этого там и лежавшее, поудобнее упер ноги в землю, уместил брюхо на толстых коленях. Разинул огромный рот, показавшийся черным провалом, окаймленным белыми острыми клыками. Над мертвой землей, над кучами ржавчины и невообразимого хлама, над нежитью и запустением загремело:

— Наша экономическая политика должна обеспечить дальнейшее развитие промышленности, и в особенности ее наиболее прогрессивных отраслей, всестороннюю электрификацию и химизацию народного хозяйства, ускоренное развитие сельского хозяйства и рост его доходов, расширение производства предметов потребления и улучшение всестороннего обслуживания населения…

Вновь под череп Анастасии мягко вошел гвоздь, и от него распространилось дурманящее, парализующее тепло. Невидимые волны подхватили ее, стали баюкать. Росинант вдруг оступился под ней, словно невидимая страшная тяжесть пригибала его к земле. Смолк лай собак, они растопырили ноги, повесили головы, качаясь вправо-влево в такт звукам таинственных заклинаний. Сквозь смыкавшиеся вокруг Анастасии спокойные пологи дремы острым лезвием проник голос Капитана:

— Настенька, ты что? Да очнись ты!

Но Голос набрал силу, громогласный и в то же время бархатный, нежнейше проникавший в каждую клеточку тела:

— Некоторые из этих проблем возникли объективно. Не баловали нас в последние два года и климатические условия. Убытки, которые мы понесли из-за капризов погоды и стихийных бедствий, весьма значительны…

Анастасия разжала ватные, как у куклы, пальцы, и меч воткнулся в землю у копыт коня. Она уже не понимала, Росинант ли это качается, клонится, или ее так шатает в седле. Собаки уже лежали без движения. Лежала и лошадь Капитана, он стоял с ней рядом и лихорадочно тащил что-то из кармана на груди. Сознание мутилось, гасло, последним усилием воли Анастасия разлепила глаза, словно склеенные тягучей патокой. Увидела, как блеснули в решительном оскале зубы Капитана, как он взмахнул рукой крича: «Лови, партайгеноссе!», и граната, железное рубчатое яйцо, вертясь, оставляя тоненькую струйку дыма, летит вверх к Соловью-Разбойнику.

И тут — грохнуло, взлетела земля вперемешку с дымом. И настала невероятная тишь. Липкая пелена дурмана медленно таяла. Анастасия пошевелилась в седле, звякнули стремена. Все тело покалывало, изнутри в кончики пальцев вонзались тонюсенькие иголочки, кровь, казалось, щекочет, проплывая по венам. Анастасия с трудом высвободила из стремени носок сапожка, сползла с седла по теплому конскому боку, прижалась лицом к жесткому чепраку. Резкий, знакомый запах коня возвращал силы.

Капитан повернул ее лицом к себе, беспокойно заглянул в глаза:

— Жива, княжна?

— Жива, — медленно сказала Анастасия. — А он — где?

— А клочки по закоулочкам, — сказал Капитан. — Овация перешла в бурные аплодисменты…

— Послушай, ты не мог бы изъясняться понятнее?

— Охотно, — сказал Капитан. — Ну и прелесть же вы, княжна…

Анастасия от души надеялась, что ее взгляд был достаточно ледяным:

— Между прочим, так ведут себя, заигрывая с женщинами возле кабаков, публичные мужчины…

И злорадно наблюдала, как лицо у него ошеломленно вытянулось. Правда, он тут же опомнился:

— А, ну да. С вашим матриархатом все наоборот, господа рыцари…

Повернулся и отошел к своему поднимавшемуся с земли коню. Преувеличенно бодро насвистывал.

— Послушай! — окликнула его Анастасия, отчего-то не чувствовавшая себя победителем. — А что такое экономика?

— Это такая вещь, которая должна быть, — ответил Капитан через плечо.

…Анастасия увидела их первой и закричала, не оборачиваясь к спутникам:

— В галоп!

Пришпорила Росинанта, и он сорвался в карьер, стелясь над полем. Ветер бил в лицо, разметал волосы из-под шлема, длинная черная грива хлестала по щекам. Анастасия вытянула коня плеткой, оглянулась на скаку. Все в порядке. Капитан, вцепившись обеими руками в узду на щеках коня, высоко подпрыгивая в седле, несся, отставая от Анастасии на два корпуса. Заводной конь, привязанный чембуром к его седлу, едва не обгонял его, вьюки подпрыгивали, гремя и брякая. Ольга замыкала скачку, бросив поводья на шею коня, держа наготове лук. Собаки неслись далеко впереди.

Анастасия покосилась влево. Всадники в ярких халатах азартно нахлестывали коней, их кучка уже рассыпалась неровной линией, над головами качались блестящие наконечники тонких копий, укрепленных в ременных петлях у стремян, развевались пышные перья тюрбанов. Анастасия, немилосердно работая плеткой, прикинула воображаемые линии скачки — своей и всадников в ярких халатах. Линии не пересекались. Те безнадежно отставали. Изо всех сил они пытались опередить, перерезать дорогу, но Анастасия круто забирала влево, к полосе леса на горизонте.

— Настя, пальнуть? — прокричал Капитан сквозь забивавший ему рот тугой ветер.

— Не лезь, обойдется! — крикнула Анастасия в ответ. Оглянулась на преследователей — да, безнадежно отстают. Похоже, они сами это сообразили и уже не выжимают из коней последние силы — всего лишь не сбавляют аллюра, чтобы выйти с честью из проигранной охоты. Тот, что скачет впереди своих людей, молодой и чернобородый, в общем, даже симпатичный. На тюрбане сверкает множество самоцветов — наверняка хан. Он перехватил взгляд Анастасии и закричал с ноткой горестной надежды, забавно выговаривая слова:

— О синьеглазая, тьи была бы любимой женой!