class="p1">Человек в красном был продуктом могущественнейшей культуры, расцветшей почти пятьдесят тысяч лет спустя после падения Пекс-Центра, его великолепно подготовленный разум подсказывал, что существование оперативного агента из позднейшей эры нарушает стабильность континуума. Но подобно полевой мыши, бегством спасающейся от когтей дикого кота, его инстинктивной реакцией было стремление скрыться. Где бы он ни затаился, мне предстояло последовать за ним.
С чувством сожаления снимал я слой за слоем темпоральные области, ощущал импульс уровней сознания. И с каждым вторжением безукоризненная точность залов Пекс-Центра обращалась в убогую поделку, сложность оборудования вырождалась, пока не сравнялась в значении с побрякушками дикарей или блестящими безделушками в гнезде вороны. Я чувствовал, как развертывается вокруг меня многоуровневая вселенная, ощутил под ногами слои планеты, оценил беспредельность пространства, увидел бег звезд по орбитам, постиг миг сотворения и распада галактик, объял и воссоединил в сознании взаимопересекающиеся сферы времени и пространства, прошлого и будущего, бытия и небытия…
Затем сфокусировал крохотную частичку сознания на ряби на прозрачной поверхности первопорядка, прощупал ее, замкнул контакт…
Я стоял на ветреном склоне среди кустарников, цепляющихся за каменистую почву обнаженными корнями, словно руки утопающего. Человек в красном замер в тридцати футах. Под ногами у меня зашуршала галька, он резко обернулся, и глаза его расширились.
— Нет! — воскликнул он, стараясь перекричать ветер, нагнулся, схватил древнее оружие человеко-обезьяны и швырнул в меня. Камень замедлил полет и упал к моим ногам.
— Не осложняйте свое положение, — сказал я.
Он вскрикнул — нечленораздельный возглас ненависти, вырвавшийся из самых глубин инстинкта, — и исчез. Я последовал за ним сквозь мерцание света и тьмы…
Жар и слепящий свет солнца живо напомнили мне о Береге Динозавров, оставшемся далеко позади, в простом мире. Под ногами шуршал мелкий, как пыль, песок. Где-то вдали очерчивала горизонт гряда черных деревьев. Человек в красном стоял недалеко и целился в меня из небольшого плоского оружия. За ним, делая мистические движения, стояли двое темнобородых людей в грязных накидках из грубой шерсти.
Он выстрелил. Сквозь всполохи розового и зеленого огня, взметнувшиеся вокруг меня, я увидел в его глазах ужас. Он исчез.
Глубокая ночь, замерзающее поле, пятно желтого света из затянутого пергаментом окна желтой лачуги. Он скрючился у низкой ограды в тени, словно испуганное животное.
— Это бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен.
Он закричал и исчез.
Небо ревело. Огромные полотна молний высвечивали извивающиеся лоскуты черных облаков. Земля клокотала под ногами, сдерживая напор лавы.
Он парил передо мной, лишь отчасти сохраняя материальную оболочку, — призрак далекого будущего на заре планеты. Бледное лицо скривила гримаса агонии.
— Вы погубите себя, — закричал я сквозь грохот и вой ветра.
— Вы уже за пределами оперативных мощностей…
Он исчез. Я последовал за ним.
Мы стояли на высокой дуге безопорного моста, повисшего над рукотворным ущельем в десять тысяч футов глубиной. Я узнал город Пятой Эры.
— Что вам от меня нужно? — крикнул он, по-звериному оскалив зубы.
— Возвращайтесь, — сказал я. — И передайте им… пусть они узнают.
— Мы были так близко! — простонал он. — Нам казалось, что мы уже одержали великую победу над Пустотой.
— Пустота наступит не скоро. У вас остается жизнь, как и раньше…
— Кроме будущего. Мы — тупик, не так ли? Мы выкачали энергию тысяч стерильных энтропийных линий, чтобы вдохнуть жизнь в труп нашей реальности. Но за нами ничего нет! Только великая Пустота.
— У каждого есть предназначенная ему историей роль. Вы свою сыграли — и будете играть. Ничто не должно измениться.
— Но вы… — обратился он ко мне через разделяющее пространство. — Кто вы?
— Вы знаете ответ, — сказал я.
Его лицо побелело, как лист бумаги, на котором начертано слово «смерть». Но ум не потерял проницательности, тридцать тысячелетий генетической селекции прошли недаром. Он подавил панику и взял себя в руки.
— Как… как долго? — прохрипел он.
— Биосфера исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году Конечной Эры, — сказал я.
— Вы… вы, машина… — выдавил он с трудом. — Сколько же?
— Меня извлекли из земного годографа четыреста миллионов лет спустя после Конечной Эры. Мое существование охватывает период, который бы вы посчитали бессмысленным.
— Но почему? Если только не… — Словно луч прожектора, надежда осветила его лицо.
— Распад вероятностной матрицы пока еще обратим, — сказал я. — Наши усилия направлены к благоприятному решению.
— И вы, машина, продолжаете действовать спустя миллионы лет после вымирания человека… Почему?
— Мечта человека пережила его в нас. Мы стремимся возродить жизнь.
— Снова? Зачем?
— Расчеты показали, что человек пожелал бы этого.
Он засмеялся ужасающим смехом.
— Очень хорошо, машина. Эта мысль утешает меня, и я возвращаюсь в забвение с миром. Мы поддержим ваше отчаянное усилие.
На этот раз я позволил ему уйти. Потом еще какое-то мгновение постоял на воздушной паутинке, наслаждаясь напоследок ощущениями телесной оболочки, глубоко вдыхая воздух этой невообразимо далекой эпохи.
Затем отбыл в точку своего происхождения.
Сверхинтеллект, частицу которого я представлял, встретил меня. Во мне еще свежа была память материального состояния. Импульсы мысли приобрели форму гремящего в просторной аудитории голоса.
— Эксперимент завершился удачно, — констатировал Он.
— Главный временной ствол очищен от шлака. Человек стоит у устья Первой Эры. Все прочее стерто. Теперь он держит будущее в собственных руках.
Я понял, что работа закончена. Мы победили.
Больше ничего не оставалось, нам не было нужды обмениваться сведениями и не было причин оплакивать обреченные достижения исчезнувших эпох.
Мы сместили основной энтропический поток в прошлое, в котором путешествия во времени никогда не откроют, в котором основные законы природы сделали их невозможными. Мировое государство Третьей Эры, Мозг Пекс-Центра, Звездная Империя Пятой Эры, Космическое Влияние Шестой Эры — все исчезло в тупиковых ветвях, как это произошло до них с неандертальцем и гигантскими ящерами. Осталась только жизнеспособная ветвь человека Старой Эры: человека Железного Века — Двадцатого Столетия.
— А мы не ошибаемся? — спросил я. — Как мы можем быть уверены в наших усилиях, если они уже предпринимались и до нас?
— Наше отличие от предшественников — в неизбежном исчезновении в случае успеха.
— Потому что мы — машины, — сказал я. — Но карги — тоже машины.
— Они слишком близки к своему создателю, слишком похожи на человека. Они цеплялись за существование, наслаждались жизнью, которой их наделил человек. Но ты и я — высшие машины, продукт сотен тысячелетий эволюции без человеческих эмоций.
У меня возникло неожиданное желание поболтать, обсудить стратегию охоты, от первоначальной цели — Исполнителя в черном — до последней дуэли со сверхкаргом, в которой беспомощная Меллия послужила приманкой, заманившей переусердствовавшую человекоподобную
