Почему вы решили вывести в «Гоминидах» реально существующую компанию «Инко», и не какую-нибудь вымышленную?
Значительная часть действия романа разворачивается в Нейтринной обсерватории Садбери, реально существующем научном учреждении в Северном Онтарио. И так случилось, что оно действительно располагается в двух километрах под землёй в шахте, принадлежащей «Инко» — реально существующей канадской горнодобывающей компании. Я люблю помещать своих персонажей в реальные научные учреждения — к примеру, действие «Вспомни, что будет» происходит в ЦЕРНе и Лоренсовской лаборатории в Беркли. В этот раз оказался задействован частный бизнес. Нет, у меня нет акций «Инко», и я не связан с этой компанией никаким иным способом, однако она известна своей поддержкой научных проектов. Они не получают никакой прибыли от нейтринной обсерватории, которая, несомненно, создаёт им проблемы — но они свернули горы (причём в буквальном смысле — выкопали детекторную камеру и ведущий к ней штрек) для того, чтобы она заработала. Это великолепный пример ответственности перед обществом, подлинного корпоративного гражданства, так что я был только рад сделать им в «Гоминидах» немного рекламы.
Компаньоны в «Гоминидах» поначалу появляются как полезные и удобные инструменты для работы с информацией, но вскоре выясняется, что компаньоны — это глаза «Большого брата», а в неандертальском общественном устройстве проглядывают явно фашистские черты, которые не вызывают никакого отторжения в обществе. Было ли это вашим изначальным замыслом, и собираетесь ли вы разрабатывать эту тему в следующих книгах?
Я просто поражён, как много людей спрашивает меня о том, увидим ли мы во вселенной неандертальцев что-то плохое. Да, негативные черты нашего общества всплывали на поверхность явно и недвусмысленно по мере того, как Понтер открывал их для себя, тогда как негатив о неандертальском общества подавался не столь явным образом — но он всё равно присутствует в книге, настолько же очевидный, как нос на лице неандертальца. Разумеется, фашистские и тоталитарные аспекты их общественного устройства не случайны — именно таким я его и задумал.
Я также хотел заставить людей задуматься о том, какую огромную цену мы платим за поддержание приватности, принимая во внимание то, насколько тяжёлый ущерб способен сейчас нанести один человек. «Мы ценили личную свободу превыше всего» — такая гордая эпитафия могла бы красоваться на надгробном камне человеческой расы. «Гоминиды» — это не памфлет, но будет поучительно взглянуть на него как на книгу об отличиях не Homo sapiens от Homo neanderthalensis, а американской культуры от канадской (эта параллель будет затронута в явном виде в третьем томе, «Гибриды»). В конце концов, Канада — полусоциалистическая страна, которая верит — по заявлениям нашего правительства — в идеалы мира, порядка и хорошего управления. Основные же документы США обещают жизнь, свободу и стремление к счастью — совсем другой набор, который, особенно после 11 сентября, может идти в комплекте с чрезвычайно высокой ценой в терминах общественной безопасности. В мире неандертальцев мы видим альтернативу, которая даёт реальные выгоды, но требует за них весьма высокую цену.
Если б это было так просто! — что где-то есть чёрные люди, злокозненно творящие чёрные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?…
Александр Солженицын
Посвящается
Марку Асквиту
Властелину множественных вселенных
— Я совершил ужасную вещь, — сказал Понтер Боддет, сидя верхом на седлокресле в кабинете Журарда Селгана.
Селган принадлежал к поколению 144, на десять лет старше Понтера. Его волосы были умудрённо седы, а пробор раздался вширь и превратился в широкую реку лысины, впадающую в озеро покатого лба над надбровным валиком.
— Продолжайте.
— Мне казалось, что у меня нет выбора, — сказал Понтер, глядя в пол; его собственный надбровный валик отгораживал его от взгляда изумрудных глаз Селгана. — Мне казалось, что я должен был это сделать, но…
— Но сейчас вы сожалеете об этом?
Понтер молчал, упершись взглядом в устланный мхом пол кабинета.
— Вы сожалеете о содеянном?
— Я… я не уверен.
— Вы сделали бы это снова, доведись вам снова пережить тот момент?
Понтер коротко хохотнул.
— Что смешного? — спросил Селган; в его голосе было скорее любопытство, чем раздражение.
Понтер посмотрел на него.
— Я думал, только мы, физики, устраиваем мысленные эксперименты.
Селган усмехнулся.
— Мы с вами не так уж сильно различаемся. Мы оба пытаемся найти истину и разрешить загадку.
— Надо полагать, — согласился Понтер. Теперь он смотрел на гладкую, плавно закругляющуюся стену цилиндрического помещения.
— Вы не ответили на вопрос, — напомнил Селган. — Сделали бы вы это снова, будь такое возможно?
Понтер какое-то время молчал, и Селган его не торопил, давая обдумать ответ. Наконец, Понтер сказал:
— Я не знаю.
— Не знаете? Или просто не хотите сказать?
И снова Понтер молчал.
— Я хочу вам помочь, — сказал Селган, поёрзав на своём седлокресле. — Такова моя цель. Я не собираюсь вас судить.
Понтер снова засмеялся, но в этот раз его смех прозвучал удручённо.
— В этом-то всё и дело, так ведь? Никто нас не судит.
Селган нахмурился.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что в другом мире — на той, другой Земле — люди верят, что существует… у нас нет для этой концепции слова, но они называют это Бог. Бесплотное высшее существо, которое создало вселенную.
Селган покачал головой.
— Как у вселенной может быть создатель? Чтобы что-то было создано, оно должно иметь начало. Но у вселенной нет начала. Она существовала всегда.
— Вы знаете это, — сказал Понтер. — Я знаю это. Но они этого не знают. Они считают, что их вселенной всего… они говорили про двенадцать миллиардов лет; полтораста миллиардов месяцев.
