Когда шаттл закончил торможение и вышел наконец на стабильную орбиту, весь экипаж собрался в рубке, чтобы понаблюдать фантасмагорическую картину, открывшуюся за иллюминаторами.
Марс был угрюм. Бурые пятна равнин и плоскогорий рассекались серо-зелеными язвами впадин. Полярная шапка нечаянной кляксой белела возле самой кромки планеты. Из-за сильной разреженности атмосферы кое-где были видны даже отдельные горные хребты и каньоны, ветвистыми молниями хлестнувшие когда-то по поверхности.
Марс был, как и всегда, чужд людям. Суетливым маленьким людям, взбалмошным и тщеславным, корыстным и злым, людям, жаждущим покорять, ищущим сиюминутных потрясений, несшим жизнь и смерть.
Марс ценил время и расстояния.
И никого не приглашал в гости.
– Какой он… холодный, – прошептала Маринка.
– Будем надеяться, что в горах Фарсида сейчас не сезон бурь, – сказал Фрунзик. – Иначе могут возникнуть дополнительные сложности с приземлением и поисками. На автоматике «Подснежник» сажать нельзя, его аэродинамические характеристики не приспособлены к местной атмосфере, а вручную такую дурынду посадить непросто.
– Хватит пугать, – поморщилась Маринка, сунув пальчики в переплетения своих парящих волос.
– А я и не пугаю. Просто сразу предупреждаю, чтобы потом не было претензий.
– Когда – потом? – настороженно спросил Юра.
– Когда размажемся о какую-нибудь скалу.
– Тьфу ты! Убавь свое чэ ю…
Спустя полчаса Герасимов с Ториком вывели оптимальную траекторию посадки, перепроверив расчеты несколько раз. Святослав в последние недели уже не просил вернуть его к доктору Звонкову и казался вполне вменяемым человеком. Возможно, космос вылечил его?…
Снижаться можно было довольно быстро по глиссаде, не боясь развалиться в плотных слоях атмосферы, коих здесь просто-напросто не имелось. Опасность подстерегала уже возле поверхности. На Земле шаттлы садятся, практически не включая двигатели. Регулируя тангаж, корабль тормозит естественным образом – брюхом об атмосферу. Но что делать на планете, где плотность воздуха в сотни раз меньше земной, чтобы не упасть, как наковальня? Тормозить маршевыми двигателями. То есть в случае с «Подснежником» – снижаться хвостом вперед, а в последний момент умудриться перевернуться и выровняться. Автоматика такой безумный вариант отвергла бесповоротно, поэтому Фрунзику предстояло посадить шаттл вручную.
– Хочу оговориться, – предупредил он, прежде чем отправить всех по амортизирующим креслам, – в истории земного космофлота вручную корабль сажали дважды. Из них лишь один раз удачно.
– Трижды, – поправил его Торик, пристегиваясь. – Из них два раза удачно. Я спасательную шлюпку с первого «Конкистадора» тоже ручками вел. Автоматика отказала сразу после расстыковки.
– В прессе говорили иначе, – удивился Фрунзик.
– А что им оставалось говорить? Что сбрендивший вконец астроном с явными признаками полнейшей дезориентации и моторной афазии посадил шлюпку вручную?
– Ты не перестаешь меня удивлять, Торик!
– А ты оттягиваешь момент. Хотел попасть на Марс? Вытащил меня из уютной психбольничной койки? Вот и давай! Рули!
– Всё, – разочарованно махнул рукой Герасимов, – ты, кажется, выздоровел. Хотя, признаюсь честно, больше ты мне нравился уравновешенным психом… А ну-ка живо все по местам, смертнички!
Когда все члены экипажа заняли свои кресла, Герасимов прикрыл на секунду глаза и запустил маршевые. Он положил пальцы рук на небольшие джойстики, встроенные в подлокотники, и сказал:
– Никогда не думал, что совершу такую глупость.
– Я подстрахую, – откликнулся Торик. – Не болтаться же на орбите в ожидании ядерной боеголовки в сопло. Давай, Игорек, посади этот топор.
Фрунзик улыбнулся, захлопнул стекло скафандра и двинул правый рычажок в сторону. Шаттл вздрогнул, словно испугался безрассудства пилота, и медленно пошел вниз, к планете.
Корректируя полет маневровыми двигателями, Герасимов вывел корабль на посадочную глиссаду и попытался развернуть его кормой вперед. 120-тонная туша «Подснежника» тут же отклонилась от курса и ушла влево, крутнувшись несколько раз вокруг продольной оси.
– Не выйдем! – крикнул Торик. – Разворачивайся и заходи на следующий виток. Еще один шанс у нас есть. Обогнем планету, потеряем высоту, но шанс есть. Если продолжишь сейчас снижаться – разобьемся.
Герасимов и сам понимал, что нужно делать еще один виток, но на секунду ему показалось, что он сможет выровнять шаттл и затормозить… В этот миг корабль по неизвестной причине тряхнуло, и Фрунзик решил не рисковать, а прислушаться к совету Торика.
– Слава, – спросил он, разворачивая «Подснежник», – Слава, у нас действительно есть шанс на втором заходе или лучше снова уйти на стационарную орбиту, пока не поздно?
Перегрузки в критическом моменте разворота получились дикими, и на некоторое время Фрунзик потерял способность говорить и слышать. Когда шаттл вновь понесся над планетой носом вперед, он услышал в наушниках слабый голос Торика:
– Шанс есть. Небольшой. И не давай такой форсаж на маневрах – всех ведь поубиваешь… Слушай внимательно, что я думаю. На сто восьмидесятой риске начнешь разворот. До сто пятнадцатой тебе нужно успеть стабилизироваться. Затем маневровыми сменишь угол на восемнадцать-двадцать, не больше, и дашь на маршевые шестьдесят процентов. Потом на отметке…
Фрунзик слушал гипнотический голос Святослава, машинально корректировал курс и думал, как дико, наверное, должна выглядеть их так называемая «посадка» с поверхности. Несущийся на скорости полтора километра в секунду болид весом в сто двадцать тонн… Хотя неправильно… Здесь шаттл весит около сорока…
За бортом послышался тонкий вой. Даже сквозь скафандры и рев двигателя просачивалась эта заунывная песня полета. Несмотря на то что марсианская атмосфера и была сильно разрежена, все же у самой поверхности она давала легкий эффект трения. А на такой скорости этот эффект на порядок возрастал… Это и спасло «Подснежник» от падения, когда Герасимов решил, что надо заканчивать торможение маршевыми и пора разворачиваться носом для посадки. Едва он тронул рычажок, корабль крутануло так, что перед глазами поплыла кровавая муть. В ушах сквозь треск и гул раздался крик Торика:
– Переключай на меня! Мы входим в пике!
– Я посажу! – прохрипел Фрунзик и врубил маршевый на форсаж.
«Подснежник» взревел, словно раненый зверь, но вращение слегка замедлилось. Герасимов тут же вырубил основной двигатель. В иллюминаторах замелькали какие-то серые пятна и росчерки – в районе гор Фарсида, где им нужно было сесть, чтобы отыскать жилой модуль первой экспедиции, сейчас было раннее утро.
