Примерив на себя возможную ситуацию, мне пришлось признать, что Кот прав — он практически ничего не мог сделать. Разве что выгонять поселенцев силой. В другом же случае — даже если бы попытался раскрыться — результат вряд ли был бы лучше. Как бы люди отреагировали, если бы появился кто-то, утверждающий, что он керель, и заявил, что они должны бросить то, что не могут унести, и уходить? В лучшем случае, потребовали бы доказательств… да и то, скорее всего решили, что древний развлекается за чужой счёт. А уж тем более, не получается его винить, если люди действительно заметили неладное, но всё равно остались.
— Даже сообщи я, кто такой на самом деле — толку было бы не больше, — словно вторя моим мыслям, продолжил мужчина. — Зато предубеждение появилось бы сильное… а ещё желание узнать о технологиях и многом другом… о том, что дало бы одной или паре групп большое преимущество перед остальными. Ни я, ни те, кого вы называете эльфами, не хотим, чтобы кто-то стал сильнее других, практически не прилагая к этому усилий. Это было бы огромной ошибкой.
Последняя фраза прозвучала неожиданно горько — и потому навела на определённые подозрения.
— А что, когда-то, в вашей истории, уже случалось нечто подобное?
Мужчина грустно улыбнулся и пожал плечами, всем видом демонстрируя нежелание отвечать.
— Думаю, нам пора расходиться.
— Ещё кое-что, и мы сами уйдём, — Щука демонстративно встала, показывая готовность продолжить путь. — Точнее, ещё два вопроса. Первый — ты не хотел бы остаться жить с нами? Просто так, на общих основаниях?
— Спасибо, но нет. Я стал бы причиной ссор, зависти, интриг, ну и очень интенсивного наблюдения с целью узнать… многое. Конечно, я мог бы таиться и скрывать… но не хочу. Поэтому — нет.
Кота можно было понять. Наверняка в том числе поэтому и ушёл от поднебесных.
— И ещё кое-что. Этот вопрос о прошлом, но не думаю, что от ответа на него мы получим какое-то преимущество, — Щука сурово поджала губы. — Ты участвовал в последней войне? И, если да, то на чьей стороне?
— Если ты интересуешься тем, был ли я предателем своего вида и не поддерживал ли эльфов — то нет. Воевал против них до тех пор, пока не понял… чем всё закончится. Впрочем, эльфы пришли к такому же выводу ещё раньше нас — хотя всё равно слишком поздно.
— Мне жаль, но я должна была спросить, — без малейшего раскаяния извинилась мыслечтица. — Ладно, мы уходим. До встречи… до возможной встречи.
После этого мы продолжили путь. Передвигались неспешно, и я успела запустить жучка шпионить за керелем. Всё-таки в чём-то он был прав — мы попытаемся узнать больше. Пусть даже таким, не самым честным, методом.
Только я отключилась от управления, как внезапно пришло системное сообщение, что объект наблюдения потерян. Причём, судя по вытянувшемуся лицу Щуки, она тоже пыталась проследить за Котом с аналогичным результатом. Устроившись на ветке, мы сели просматривать короткую запись.
После нашего ухода мужчина постоял ещё немного, глядя нам вслед. Потом повернулся по очереди к каждому жучку, помахал им ручкой и со словами «а я ведь сказал, что не буду давать сведений или вмешиваться» исчез.
Встреча с людьми из прошлого подарила богатую почву для размышлений. Но увы, она не подсказала нам решений, только умножила вопросы.
Кстати, вскрытие двух погибших керелей тоже дало кое-какие сведения, но не так много, как хотелось. Во-первых, оказалось, что по строению они больше похожи на человеческих детей, чем на людей нулевого поколения. Причём отличия от нулевого поколения очень значительны — и их не объяснить только паразитизмом или обилием симбионтов. Во-вторых, они действительно болели… но как-то очень странно. По крайней мере, выглядело это так, как будто часть клеток просто переродилась в соединительную ткань. Не разрастаясь, не раздвигая другие — замещая. Причём изменения наблюдались почти везде: в почках, печени, мозге, глазах, периферийных нервах и так далее. Ну и в-третьих — жизнь этих людей поддерживалась искусственно. На тех участках, где кости уже разрушились, присутствовали инородные тела для поддержания формы конечностей, в мышцах — некие, явно синтетические, элементы, в очищающих кровь органах — выполняющие их функции приборы… Вот только мозг вряд ли бы удалось заменить.
— Из них даже скелетов не соберешь, — заметил Росс, осторожно вынимая имплантаты, чтобы сохранить для будущих поколений (мы всё равно пока не сможем разобраться). — Инвалиды. Ужасное заболевание… хуже рака.
— Но, судя по всему, незаразное, — добавила Щука. — Ведь будь иначе, им бы запретили с нами общаться.
— А вот меня больше другое интересует, — рассматривая страшные останки, потянула я. — Почему керели решили восстанавливать цивилизацию именно таким путём? Почему не вывели себе в пробирках здоровое потомство? Почему не пересадили в новые тела самих себя? Почему посеяли все три разумных вида? Почему избегают вмешиваться?
Мне не ответили. Предположений можно высказать множество, но объяснений пока нет. Даже те жалкие крохи трагической истории, которые нам удалось узнать: сейчас, вначале, расспрашивая керелей, или по косвенным уликам — дают слишком мало. Большая часть вопросов повисает в воздухе и остаётся загадкой. Как и многое в этом мире.
Эпилог. 20 августа 7 года — 35 августа 13 года. Земли свободных
Мария после возвращения к воздушному дыханию очень долго не могла поправиться. Организм ослаб: она постоянно болела (несмотря на уход и лечение), с трудом передвигалась, возникали проблемы со зрением и слухом — несколько лет водной жизни не прошли без последствий. Но постепенно состояние улучшилось и примерно через год женщина смогла вернуться к русалкам. Она так и не научилась жить без защитного костюма (несколько предпринятых попыток чуть не закончились гибелью) — и это подтвердило версию Росса. Природа стала слишком агрессивной, чтобы непривычный человек смог приспособиться, просто перейдя на другой образ жизни. Но это не означает, что адаптация в принципе невозможна, только для неё нужны специальные меры. Как один из вариантов мы рассматривали несколько помещений, в которых будет создана среда, варьирующаяся от безопасной до практически равной окружающей природе. Пока адаптационный комплекс остался на уровне идей, но в будущем он может воплотиться в жизнь. Тогда и у русалок появится шанс стать такими же полноценными, как прочие люди.
Переходный период Рыси закончился гораздо раньше, чем Мария покинула орден: примерно через полгода одинокой жизни. И вскоре, убедившись, что перешла в стерильную фазу, дочь вернулась. А чуть позже в Орден пришли и дети Щуки — причём тоже в бесплодном состоянии. К этому времени подсознательный страх и негатив исчез почти у всех молодых йети. Многие возвращались, и лишь немногие селились отдельно, но и то на небольшом расстоянии: чтобы иметь возможность чуть ли не каждый день посещать Колыбель. На мой вид действовали две противоположные силы: с одной стороны, многим йети хотелось детей, а с другой — тянуло к обществу. Чтобы родить, паре надо в течение года жить отдельно, а выдержать такой срок было сложно — и большинство откладывали заведение потомства на неопределённое будущее. Обеспокоившись, власти йети приняли закон, согласно которому появилось десять зон «изоляции» (дополнительно, кроме Колыбели и Волгограда). Десять пар одновременно были обязаны находиться вне общества до тех пор, пока не произойдёт зачатия и не минует угроза выкидыша при встрече с другими фертильными йети. Власти установили расписание, но не жёсткое: желающие могли меняться местами или уступать свою очередь на размножение. В результате в обязанность каждой взрослой женщины вменялось завести детей хотя бы один раз за двадцать пять лет (в порядке очереди). Естественно, никто не запрещал желающим отселяться, но таковых практически не находилось — йети очень нравилось жить в обществе.
