Я достал бумажник и вручил ему права.
«Регистрационная карточка?»
«Это грузовик моего брата. Он имеет обыкновение носить регистрационную карточку в своем бумажнике».
«Ты говоришь правду?» — он тяжело посмотрел на меня, пытаясь вынудить меня опустить глаза. Когда он понял, что это не так-то просто, он перевел взгляд на Нону. Я готов был выцарапать ему глаза в отместку за то выражение, которое появилось в них. «Как ваше имя?»
«Шерил Крейг, сэр».
«Что вы это раскатываете с ним в грузовике его брата в самый разгар снежной бури, Шерил?»
«Мы едем навестить моего дядюшку».
«В Роке?»
«Да, сэр».
«Я не знаю никого по фамилии Крейг в Касл Роке».
«Его фамилия Эмондс. Он живет на Бауэн Хилл».
«Ты говоришь правду?» Он пошел к задней части грузовика, чтобы разглядеть номерные знаки. Я открыл дверь и выглянул. Он записывал номер. Он подошел, а я так и не залез обратно в кабину, оставаясь в ярком свете его фар. «Я собираюсь… В чем это ты, парень?»
Мне не надо было себя осматривать, чтобы понять, в чем это я. Раньше я думал, что высунулся из кабины просто по рассеянности, но сейчас, когда я пишу это, я думаю иначе. Дело тут не в рассеянности. Мне кажется, я хотел, чтобы он заметил. Я взялся за гаечный ключ.
«Что ты имеешь в виду?»
Он подошел еще на два шага. «Да ты, похоже, ранен. Тебе надо…»
Я замахнулся ключом. Его шапка слетела во время катастрофы, и голова его была непокрытой. Я убил его одним ударом, в верхнюю часть лба. Никогда не забуду звук от удара. Словно фунт масла упал на твердый пол.
«Поторопись», — сказала Нона. Она спокойно обвила мне шею рукой. Ее рука была прохладной, как воздух в погребе для овощей. У моей мачехи был погреб для овощей.
Странно, что я вспомнил об этом. Зимой она посылала меня вниз за овощами. Она сама их консервировала. Не в настоящие консервные банки, конечно, а в толстые банки с пластмассовыми крышками.
Однажды я спустился туда, чтобы принести к ужину банку консервированных бобов. Там было прохладно и темно. Все банки стояли в ящиках, аккуратно помеченных миссис Холлис. Помню, что она неправильно писала слово «малина», и это наполняло меня чувством скрытого превосходства.
В тот день я прошел мимо ящиков с надписью «молина» и направился в угол, где хранились бобы. Стены в погребе были земляными, и во влажную погоду из них сочилась вода, стекая вниз извилистыми, петляющими струйками. В погребе пахло испарениями, исходящими от живых существ, от земли и от законсервированных овощей. Это удивительно напоминало запах женских половых органов. В углу стоял старый неисправный печатный станок. Иногда я играл с ним, воображая, что могу запустить его. Мне нравился погреб. В те дни, а мне тогда было девять или десять, погреб был моим любимым местом. Миссис Холлинс отказывалась спускаться туда, а для ее мужа это было ниже его достоинства. Так что спускался туда я и вдыхал этот особенный секретный земляной запах, наслаждаясь утробным уединением. Погреб освещался одной единственной покрытой паутиной лампочкой, которую мистер Холлис подвесил там, возможно, еще до Бурской войны. Иногда я манипулировал пальцами рук и получал тени огромных кроликов на стенах.
Я взял бобы и уже собирался идти назад, но в этот момент я услышал шорох под одним из старых ящиков. Я подошел и поднял его.
Под ним на боку лежала коричневая крыса. Она подняла мордочку и уставилась на меня. Ее бока яростно вздымались, она обнажила зубы. Это была самая большая крыса из всех, которых я когда-либо видел. Я наклонился поближе. Крыса рожала. Уже двое ее безволосых, слепых крысят тыкались ей в живот. Еще один наполовину уже вышел в мир.
Мать беспомощно посмотрела на меня, готовая в любой момент укусить. Я хотел убить ее, убить, раздавить всех их, но я не мог. Это было самое кошмарное зрелище в моей жизни. Пока я наблюдал за крысой, мимо быстро проползал небольшой коричневый паучок. Мать схватила его и съела.
Я бросился из погреба. На лестнице я упал и разбил банку бобов. Миссис Холлис выпорола меня, и я никогда уже больше не ходил в погреб по доброй воле.
Я стоял и смотрел на тело полицейского, погруженный в воспоминания.
«Поторопись», — снова сказала Нона.
Он оказался куда легче Нормана Бланшетта, а, может быть, просто в крови у меня выработалось много адреналина. Я подхватил его на руки и понес к краю моста. Я едва различал пороги вниз по течению, а железнодорожный мост вверх по течению маячил неясным, сухопарым силуэтом. Ночной ветер свистел, стонал и бросал мне снег в лицо. Мгновение я прижимал полицейского к груди, как спящего новорожденного, потом я вспомнил, кто он такой, и швырнул его в темноту.
Мы вернулись к грузовику и залезли в кабину. Мотор не заводился. Я заводил мотор ручкой, до тех пор, пока не почувствовал сладкий запах бензина из переполнившегося карбюратора.
«Пошли», — сказал я.
Мы подошли к полицейской машине. На переднем сиденье валялись квитанции на штрафы и бланки. Рация под приборной доской затрещала и выплюнула: «Четвертый, выйди на связь. Четвертый, у тебя все в порядке?»
Я выключил ее. Пока я нашаривал нужную кнопку, я ударился обо что-то костяшками. Это оказался дробовик. Возможно, личная собственность полицейского. Я достал его и вручил Ноне. Она положила его на колени. Я дал задний ход. Машина была сильно побита, но в остальном работала нормально. У нее были шины с шипами, и мы почти не скользили на том участке льда, из-за которого и произошла авария.
Мы приехали в Касл Рок. Дома, за исключением какого-то случайного потрепанного автоприцепа у дороги, исчезли из вида. Дорогу еще не расчищали, и единственными следами на ней была колея, которую мы оставляли за собой. Монументальные, отягченные снегом ели столпились вокруг нас. Среди них я чувствовал себя крошечным и незначительным, каким-то ничтожным кусочком, застрявшим в глотке ночи. Было уже позже десяти.
Я особо не участвовал в общественной жизни на первом курсе университета. Я много занимался и работал в библиотеке, расставляя книги по полкам, чиня переплеты и учась составлять карточки для каталога. Весной был турнир по бейсболу.
К концу учебного года, перед самыми экзаменами в спортивном зале устраивалась вечеринка с танцами. Мне было нечего делать, я уже подготовился к первым двум экзаменам и решил зайти. У меня был входной билет.
В зале стоял полумрак, было много людей, чувствовался запах пота. Атмосфера была такой неистовой, какая бывает только перед самыми экзаменами. Секс витал в воздухе. Чтобы ощутить его, не надо было даже втягивать воздух, достаточно было протянуть руки и сжать их. Вы словно сжимали в руках кусок мокрой, отяжелевшей ткани. Было ясно, что вскоре все уединятся и займутся любовью или по крайней мере тем, что сходит здесь за любовь. Люди собирались заняться любовью под трибунами, на автомобильной стоянке, в квартирах, в комнатах общежития. Там будут трахаться отчаявшиеся мальчики-мужчины, которым вскоре придется отправиться на войну, и хорошенькие студенточки, которые вылетят из университета в этом же году и отправятся домой создавать семью. Они будут заниматься этим в слезах и смеясь, пьяные и трезвые, скованные и распущенные. В большинстве своем все будет происходить достаточно быстро.
