Елена Кирилловна холодно улыбалась. А Люда однажды едко заметила, что хирурги тоже иногда орут во время операции на ассистентов и медицинских сестер, но те ради больных все терпят. Все дело — в воспитании!..
Воспитание!.. Что она понимает в этом!.. Буров кусал тубы.
Родители отдали его в «английскую школу», чтобы он с детства овладел языком. По их же настоянию он поступил в Высшее техническое училище. Множество занятий, научные олимпиады, спорт, музыка, театр занимали у Сережи все свободное время.
Сережа мог прочитать любой доклад, провести любое «мероприятие», был председателем совета отряда, потом членом комсомольского комитета, стоял во главе студенческих организаций. Как юный руководитель, он усвоил принципиальную, резкую и даже грубоватую требовательность к другим.
А теперь вот толстогубая девчонка, кичащаяся своими миндалинками вместо глаз, делает ему замечания!. А замечаний он совершенно не терпел. Отец и мать сначала не успевали, а потом не решались ему их делать, а другим он делал замечания обычно сам… Всегда уверенный в своей правоте, он презрительно относился ко «всяким условностям», которые люди выдумывают для общения друг с другом, считал себя выше этого.
Сергей Буров всегда шел своим путем. Из двух дорожек, которые ему встречались на пути, он всегда выбирал нехоженую, а еще больше любил прокладывать новую. Сколько он протоптал в снегу тропок!.. И как радовался всегда, когда видел, что по его тропинке идут другие.
Окончив вуз, Сергей Буров не стал инженером. Отец не угадал его склонности к научной работе и даже оскорбился изменой сына инженерному делу. Но Сергей невозмутимо ответил, что Альберт Эйнштейн тоже был инженером.
Буров увлекся не только ядерной физикой, но и астрономией, считая, что искать новое можно только на грани смежных и даже далеких наук.
Сергей Буров получил степень кандидата физико-математических наук за лишенную, как считал отец, всякого практического значения работу «О некоторых гипотетических свойствах протовещества, которыми должно было бы обладать, если действительно существовало до образования звезд». Тьфу!.. Старый инженер не мот одобрить такой деятельности сына.
И вот теперь так о многом дерзко мечтавший Буров должен был заниматься бесперспективными исканиями по чужой программе. Ему казалось, что он потерял самого себя.
Он бежал по снегу, не ощущая холода, и думал, думал… В чем же дело? Он слепо подчинялся профессору Веселовой-Росовой. У нее и сейчас был тот же метод, каким она когда-то вместе с Овесяиом запускала «Подводное солнце». Пятьдесят тысяч опытов!.. Они накрывали снарядами не цель, а огромную площадь в расчете, что хотя бы один снаряд случайно попадет… в яблочко. Случайно!.. Так же поступал и Эдисон, когда искал нить для первой лампочки накаливания и пластины для щелочного аккумулятора. Кажется, это принято считать американским методом исследования. А может быть, нужно не пятьдесят тысяч, а сто тысяч, миллион опытов!.. Сколько лет нужно убить на это?…
А к Великой яранге приезжали на оленьих упряжках — по четыре оленя веером — гости из тундры. Они заглядывали внутрь яранги, щелкали языками, пытались донять суть физических опытов. Они опасались за свои плодовые сады, которые успели посадить, когда «Подводное солнце» отеплило море, они беспокоились о весеннем севе пшеницы… Или прав Овесян, ушедший в другое место зажигать новое «Подводное солнце» и не одобрявший «проблемных исканий», называя их «беспредметной наукой ради науки»?
Буров шел вперед и невольно сравнивал обстановку, в которой он вынужден экспериментировать в поисках решения научной проблемы, с окружавшей его темнотой.
Ведь не прокладывает он сейчас в сугробах сто путей, чтобы наткнуться на единственно нужный!.. Он находит его чутьем, интуицией! Не так ли должно быть в науке? Не подобна ли научная проблема снежным сумеркам, когда все одинаково неясно и ложно, но где-то лежит один верный путь?
Почему он так легко отказался от идеи, с которой ехал сюда, почему забыл о своей гипотезе, которая могла открыть путь исканий? Пусть она окажется ложной, но тогда взамен надо выдвинуть другую, которая тоже покажет свой путь. Нет! Не ощупью надо вести научный поиск!
Сбросить тяжесть авторитетов! Угадывать дорогу самому, прокладывать путь… менять его, если он неверен, идти путем гипотез, предположений, а не бездумно пробовать все: «рябчик, лошадь, медведь, слон, колибри…»
Буров остановился и повернул назад. Бунтарь созрел в нем.
В Великую ярангу он пришел задолго до начала своей смены.
Он бродил между грубо сложенными из свинцовых болванок стенами, разделившими отсеки, защищая людей от опасных облучений, и рассеянно смотрел на приборы, которыми пользовались его группа и другие группы физиков.
Усталые научные сотрудники собирали записи и запирали столы после ночной смены.
Буров не мог дождаться, когда придут его помощницы.
Они пришли, как всегда, вместе. Эта девчонка влюблена в Елену Кирилловну, ревнует к каждому его взгляду. А покорная на работе Елена Кирилловна, выйдя из Великой яранги, становится недоступной… и словно не она застегивала пуговицы на его мокрой рубашке!..
А следом за Шаховской и Людой прямо в отсек Бурова неожидато пришли профессор Веселова-Росова и академик Овесян.
— Ну, как, богатырь? — спросил академик, озорно поблескивая глазами. — Бросай «науку для науки». Идем ко мне настоящим делом заниматься, будем вместе солнце зажигать. Или нравится статистикой здесь заниматься?
— Статистики не выношу, — признался Буров. — И метод исканий, построенный на ней, считаю неверным. — Он решился. Он шел на бой.
— Ого! Бунт на корабле! — засмеялся Овесян, взглядывая на Марию Сергеевну. — Над Великой ярангой будет выброшен черный флаг.
— Сергей Андреевич склонен к фантазиям, — сказала Мария Сергеевна, — но это пройдет…
— Молодость всегда проходит… к старости, — заметил Овесян.
Буров вскипел. Он вдруг понял, что маститые ученые даже не принимают его всерьез. Они, не могущие поладить между собой, против него едины. И он накинулся сначала на Овесяна:
— Простите, Амас Иосифович, мне трудно понять, как можно было произвести в свое время управляемый синтез гелия из водорода, а теперь отрекаться от проблемных исканий? Разве наука может остановиться на том, что в свое время сделали вы?
Овесян вспыхнул. Мария Сергеевна даже испугалась за него. Она-то знала, каким от бывает, когда вспылит. Но он только сказал:
— Сейчас он докажет, что мы, академики, получаем свои звания за работы, сделанные в бытность кандидатами наук.
