– Направо… – Мысль Иити, словно лезвием ножа, разрезала путаницу в моем сознании.
Я повернул направо – с главной улицы на маленькую, узкую улочку; здесь было тише и, возможно, время от времени долетало дуновение настоящего воздуха. Если я не знал, куда идти, то, по-видимому, Иити хорошо это знал.
Мы еще раз повернули направо, потом налево. Здесь заведения для отдыха космонавтов были такими преступными притонами, что я опасался сунуть туда нос. Мы приближались к последним прибежищам отчаявшихся, к укрытиям, где можно спрятаться от тех, кто охотится на главной улице, отхватывая главную добычу.
«Ныряющий червь» был обозначен не вывеской, а сверкающим изображением этого неприятного на вид существа на входной двери. Художник изобразил червя так, что посетитель входил прямо в его пасть – возможно, предсказание того, что ждет внутри неосторожных. Здесь к вони снаружи добавлялись пары нескольких сортов напитков и дым наркотиков. Два таких запаха я распознал как смертельно опасные для тех, кто сделал поглощение этих веществ главным делом оставшейся недолгой жизни.
Но в помещении не было темно. У расположенного снаружи червя здесь были товарищи, очень жизненно извивавшиеся на стенах. И хотя частично эти бегущие потоки света потемнели и нуждались в замене, в целом было достаточно светло, чтобы рассмотреть лица посетителей, если не то, что подавали им в разнообразных чашках, графинах, трубках и тому подобном.
В отличие от заведений для еды и питья в более цивилизованных (если позволительно использовать это слово) частях порта, в «Ныряющем черве» на столах не было кнопочных панелей для набора заказа, не было и роботов-официантов. Подносы разносили люди и чужаки, и на лицо любого из них всех нельзя было долго смотреть без отвращения. Некоторые определенно выглядели женщинами, другие – ну, можно было только догадываться. И откровенно говоря, заказывай я здесь выпивку, после первого порции, поданной ящером с двумя парами рук, от второй я бы отказался. Разве что выпивка была бы для меня важней того, что я видел вокруг.
Ящер обслуживал три столика у стены и делал это весьма эффективно: четыре руки лучше двух. За первым столиком сидела группа очень пьяных ригелианцев. За вторым виднелось нечто серое, очень большое и все в бородавках. А за третьим сидел землянин, опершись головой на руку; вторую руку он положил на стол. На нем мундир космонавта, правда, очень давно не чищенный. На нескольких нитках с воротника свисала нашивка, но на груди не было значка торгового дома или корабля, только темное пятно свидетельствовало, что когда-то владелец мундира таким значком обладал.
Вытащить этого человека из его мутной похлебки – поистине зачерпнуть из самых глубин. С другой стороны, чтобы убраться из порта, нам нужен хоть какой-то пилот на борту. Я не сомневался в том, что мы с Иити смогли бы отправиться в первый прыжок, сами установив координаты. И наша единственная возможность – найти человека из черного списка, конечно, если он нам не подставлен.
– Он пилот и куритель фэша, – сообщил Иити, хотя мне слышать это сообщение не хотелось.
Фэш не вызывает привыкания, но приводит к опасным переменам в личности. И человек, подверженный такому пристрастию, определенно не может быть надежным пилотом. Если этот подонок и сейчас курит фэш, он мне заведомо не годится. Надежду внушала только мысль о том, что фэш дорог, и тот, кто в состоянии его вдыхать, не станет околачиваться в «Ныряющем черве».
– Не сейчас, – прокомментировал Иити. – Я думаю, сейчас он пьет вивир…
Самая дешевая выпивка, какую только можно купить; от нее становится очень плохо; да и пьющий бездельник в зеленом болезненном свете со стены выглядел неважно. Возможно, странное выражение его лица объяснялось особым спектром этого света. Подняв голову, человек пододвинул к себе графинчик и зажал в зубах трубочку для сосания. И продолжал пить, когда мы подошли к его столику.
Возможно, сам я бы даже не подумал, что он может быть тем человеком, что мне нужен. Но нашивка на воротнике свидетельствует о том, что он пилот, а других пилотов я здесь не видел. К тому же он единственный гуманоид с лицом, которому я хотя бы отчасти могу доверять, да и Иити, по-видимому, выбрал его.
Он не поднял голову, когда я сел за его столик, но подошел ящер-официант, и я указал на графинчик и поднял палец, заказывая второй такой же для соседа по столику. Человек посмотрел на меня, не выпуская трубки изо рта. Мрачно нахмурился, выплюнул трубку и неразборчиво произнес:
– Черт побери! Что бы ты ни предлагал – я не покупаю!
– Ты пилот, – ответил я. Ящер, затратив вдвое больше времени, чем нужно, наконец принес графинчик и поставил на стол. Я протянул жетон в десять кредитов, и одна из четырех рук выхватила его с такой быстротой, что я даже не заметил, как он исчез.
– Ты немного опоздал. – Он отодвинул первый, опустевший, графин и пододвинул к себе второй. – Я был пилотом.
– Летал в системе или в глубоком космосе? – спросил я.
Он остановился, держа трубку у губ.
– Глубокий космос. Хочешь посмотреть мою лицензию? – В его голосе прозвучала насмешка. – И какое тебе до этого дело?
Таково действие фэша. Под его действием человека охватывают приступы ярости, зато в перерывах между загулами то, что обычно вызывает гнев, проявляется только в легком раздражении.
– Есть дело. Работа нужна?
Он рассмеялся – по-видимому, искренне.
– Опять ты опоздал. Я теперь прикован к планете.
– Ты хотел показать лицензию. Ее у тебя не конфисковали? – настаивал я.
– Нет. Но только потому, что никто не хотел возиться. Я не взлетал два полных планетных года, и это правда. Что-то я сегодня много болтаю. Наверно, они здесь что-то подмешивают в выпивку. – Он со смутным интересом посмотрел на графин, словно ожидал увидеть что-то плавающее на поверхности мутной жидкости. Потом снова присосался к трубке, но свободной рукой расстегнул замок поношенной куртки и дрожащей рукой достал очень потрепанный бумажник; бумажник он просто бросил на стол, а не пододвинул ко мне, как будто оставался совершенно равнодушен к моему интересу. Я взял бумажник и при очередной вспышке света со стены увидел в нем лицензию.
Она была выписана на имя Кейно Ризка, пилота, лицензированного галактической службой. Выдана лицензия десять лет назад, и возраст пилота указан как неопределенный, поскольку он родился в космосе. Но меня изумил маленький символ, глубоко врезанный под именем, – символ определял пилота как вольного торговца.
С самого начала люди, готовые рисковать вдали от регулярных линий, ставших монополией больших компаний, вольные торговцы, одиночки и авантюристы по темпераменту, за столетия космических путешествий все более и более становились особой расой. Но свои корабли они считали родными планетами, а на настоящих планетах проводили мало времени, отправляясь туда, куда решаются заглянуть только Перворазведчики и исследователи. После этого первые годы они жили на остатках богатого пира, на котором жирели большие компании.
