По словам Ричарда, мы улетаем прочь от Солнечной системы. Если ни интенсивность, ни направление маневра не изменятся, через месяц мы будем удаляться от" Солнца со скоростью, превышающей половину скорости света.
– Куда же мы летим? – поинтересовался вчера Майкл.
– Рано говорить, – отозвался Ричард. – Пока ясно одно – мы мчимся от дома с невероятной скоростью.
Температуру и плотность жидкости в баке подбирают каждый раз в точном соответствии с параметрами наших тел. И лежа в темноте, я не ощущаю ничего, кроме едва заметной силы, придавливающей меня книзу. Память вечно напоминает, что я нахожусь внутри устройства, защищающего тело от воздействия ускорения, однако отсутствие ощущений постепенно заставляет вовсе забывать о теле. Тогда и начинаются галлюцинации. Получается, что для функционирования моему мозгу необходим какой-то сенсор. Когда я не ощущаю ни звуков, ни света, ни вкуса, ни запаха, ни боли, деятельность его разлаживается.
Два дня назад я попыталась обсудить этот вопрос с Ричардом, однако он поглядел на меня, словно на сумасшедшую. У него никаких галлюцинаций не было. Свое время он проводит в «сумеречной зоне» (так он называет свое состояние), пограничной между сном и бодрствованием, за вычислениями, составлением воображаемых карт Земли, даже заново переживает памятные сексуальные впечатления. Он вполне управляет своим мозгом и в отсутствие сенсора. Поэтому мы настолько различны. Избавившись от обязательной обработки информации, поступающей с миллионов клеток моего тела, мой ум стремится отыскать собственный путь.
Галлюцинации обычно начинаются с того, что в окружающей меня тьме появляется яркая красная или зеленая точка. Она растет, становится пестрой – к ней добавляются чаще всего желтый, синий и пурпурный цвета. Каждый из них образует собственный узор, быстро расползающийся по всему полю зрения, преобразующемуся в картину калейдоскопа. Она разрастается ускоряясь, сотни полос и пятен сливаются в едином цветовом взрыве.
И посреди бури красок всегда появляется изображение. Сперва я не могу разобрать подробностей – фигурка или фигурки невелики, словно бы расположены где-то далеко-далеко. Придвигаясь ближе, изображение несколько раз меняет цвета, тем самым делаясь ирреальным, приобретая некий сюрреалистический оттенок и каждый раз путая меня. Почти в половине случаев я вижу или свою мать, или самку гепарда, или львицу, в которых немедленно узнаю ее же. И пока я только наблюдаю, не пытаясь общаться с матерью, она остается в меняющемся изображении, однако стоит лишь попытаться вступить с ней в контакт, мать или животное, которым она представляется, немедленно исчезает, вызывая в душе моей чувство потери.
Во время одной из последних галлюцинаций цветовые волны улеглись в геометрические узоры, сделавшиеся человеческими силуэтами, цепочкой марширующими по полю зрения. Процессию возглавлял Омэ в ярких зеленых одеждах. Замыкали группу две женщины: любимые мной в девичестве героини Жанна д'Арк и Алиенора Аквитанская. Когда я впервые услыхала их голоса, процессия немедленно рассыпалась и исчезла. Я оказалась вдруг в маленькой лодочке на утином пруду, окутанная предутренним туманом, вблизи нашей виллы в Бовуа. Я затрепетала от страха и безутешно зарыдала. Немедленно проступившие сквозь туман силуэты Жанны и Алиеноры принялись уверять меня, что отец мой вовсе не намеревается жениться на той англичанке-герцогине Елене, с которой отправился на отдых в Турцию.
На следующую ночь цветовая вспышка сменилась причудливой театральной пьесой в японском, наверное, духе. В привидевшемся спектакле было лишь два действующих лица, на обоих блистали выразительные маски. Облаченный в костюм западного покроя мужчина читал стихи, глаза на его дружелюбном лице были на редкость ясными и открытыми. Другой же напоминал самурая XVII века. Лицо его скрывала хмурая маска. Он угрожал мне и своему по-современному одетому коллеге. Наконец, сойдясь посреди сцены, оба слились в единую личность – тут я вскрикнула.
Некоторые из наиболее ярких галлюцинаций длились не более нескольких секунд. На вторую или третью ночь явился обнаженный принц Генри, воспламененный желанием... он вторгся в другое видение, в котором я ехала верхом на огромном зеленом октопауке.
Вчера поначалу никаких видений не было. А потом я почувствовала невероятный голод и перед внутренним взором появилась громадная розовая манно-дыня. И когда во сне я захотела ее съесть, у плода выросли лапки и он затрусил прочь, растворившись в тенях.
Неужели видения имеют какой-то смысл? Можно ли узнать что-то о себе и о своей жизни из хаотических блужданий разума?
Споры о значении снов бушевали в течение почти трех столетий и так ничем не закончились. А мои галлюцинации, как мне кажется, еще более далеки от реальности, чем обычные сновидения. В известной мере они сродни тем двум психоделическим [психоделия – ощущение мира через наркотический транс (в основном в лексиконе американских хиппи) ] путешествиям, которые мне довелось пережить ранее, и любые попытки логически объяснить их, конечно, абсурдны. Однако по ряду причин я все-таки полагаю, что в явно случайных и диких блужданиях разума может крыться какой-то смысл. Вероятно, я считаю так лишь потому, что, на мой взгляд, человеческий разум просто не в состоянии функционировать беспорядочно.
22 июля 2201 года
Вчера пол наконец перестал сотрясаться. Ричард предсказывал это – нам уже два дня не приходилось погружаться в бак – и сумел правильно заключить, что маневр близок к завершению. Итак, начинается новая стадия нашей немыслимой одиссеи. Мой муж утверждает, что мы теперь движемся со скоростью, превышающей половину скорости света. А это значит, что мы покрывали расстояние от Земли до Луны каждые две секунды. Мы направляемся к Сириусу – самой яркой звезде на ночном небе нашей родной планеты. Если новых коррекций не будет, в окрестностях этой звезды мы окажемся лет через двенадцать.
Я рада, что наша жизнь может уже возвратиться к ставшему привычным распорядку. Симона спокойно перенесла проведенное в баке время, однако сомневаюсь, чтобы подобные переживания не оставили следа на психике младенца. Для нее важно, чтобы мы скорее восстановили прежний суточный распорядок.
Оставаясь в одиночестве, я часто вспоминаю о ярких галлюцинациях, посещавших меня в баке первые десять дней. Следует признать, когда наконец полный сенсорный голод несколько ночей подряд не вызвал у меня красочных и хаотических видений, я только обрадовалась. К этому времени я уже начинала беспокоиться за свой рассудок и, говоря откровенно, не в силах была противиться галлюцинациям. Однако сила прежних видений невольно вселяла в меня беспокойство, стоило только погаснуть огням на крыше бака. Так прошло несколько недель.
