7
Андрюша зарядил камеру, положил в сумку телевик и запасные пленки. Не сидеть же весь день дома из-за того, что совершаешь не совсем удачный героический поступок.
Он перекинул сумку с камерой через плечо и только спустился с крыльца, как в калитку вбежала Ангелина с крынкой в руке. При дневном свете она казалась иной, более обыкновенной.
— Вы уже встали? — удивилась Ангелина.
— Скоро девять, — сказал Андрюша. — Все ушли, я один задержался. Миновало множество событий. Утро было бурным.
— Жалко. Я с фермы бежала, хотела вас парным молоком угостить. Городские поздно встают. Я знаю, сама в городе поздно вставала. А вы спешите?
— Нет, — сказал Андрюша, — я с удовольствием.
Ангелина вдруг покраснела, видно, взгляд Андрюши показался ей слишком восхищенным. Уловив ее смущение, Андрюша смутился и сам и потому первым, не оглядываясь, пошел в дом.
— Я тоже с вами молока выпью, — сказала Ангелина. — Садитесь. А они куда ушли?
— Эдуард Олегович им деревню показывает.
— Чего у нас показывать? — сказала Ангелина, доставая из буфета чашки, а с полки пустую литровую банку. — Он и не знает. Чужой. Лучше бы Колю позвали.
— Коля нам легенду рассказал, а потом убежал. — Андрюша с интересом смотрел, как Ангелина налила полбанки молока, потом зачерпнула ковшом холодной воды и разбавила молоко. — Зачем так? — спросил он.
— А вы из крынки не станете, — сказала Ангелина и улыбнулась. — Вы подумали, я жадничаю?
— Разумеется, — сказал Андрюша. — Я подозрителен.
— Попробуйте, если не верите.
Глаза у нее стали веселые, синие, в голубизну. Молоко лилось в стаканы густым киселем.
— Так и сказали бы, что сливки.
— Это молоко, — сказала Ангелина. — Такое доим. — Она фыркнула, нос дернулся кверху, жемчужные зубы сверкнули на солнце. Андрюша сидел, разинув рот, и такое восхищение было на его лице, что Ангелина отмахнулась, сказав сквозь смех: — Чего уставился? У меня жених.
— Василий?
— Нет, Василий только претендент. Безнадежный. Жених у меня в Норильске. Мы в училище по переписке солдат выбирали, фотографиями менялись. Он в меня влюбился, а я нет. Но человек надеется.
— Значит, и не видела?
— Может, увижу. А ваш товарищ музыкальный. Шуберта знает. Я его в темноте не разглядела, а голос приятный.
Ангелина подлила в стакан воды, получилось молоко, жирное, густое.
В окно постучали. На подоконнике с той стороны сидел громадный черный ворон.
Ангелина отворила окно, ворон перелетел на стол, сурово посмотрел на замершего Андрюшу, кивнул ему, потом повернулся к Ангелине, кивнул и ей.
— Сейчас, — сказала Ангелина, доставая с полки кусок хлеба. Ворон схватил ломоть большим массивным клювом, как плоскогубцами, перепрыгнул на подоконник.
— Это еще что за явление народу? — спросил Андрюша.
— Григорий, — сказала Ангелина. — Что-то он в последнее время осторожный стал, опасается. А раньше совсем ручной был.
— У вас не деревня, а зоопарк какой-то, — сказал Андрюша.
Ворон шумно хлопнул крыльями и улетел.
— Ты медведя имеешь в виду? Он в лесу живет.
— Приходящий, значит? А почему он из пушки стреляет?
— Ой, это тебе лучше мама расскажет! Сколько себя помню, стреляет. Круглый год. Без этого нам нельзя — даже коровы без пушки в стадо не пойдут. Раньше, когда я девчонкой была, у нас медведица служила, потом подохла. Она этого Мишку с малолетства сюда водила, приучала. Пошли, что ли? А то мне обратно на ферму пора.
— Спасибо за молоко, — сказал Андрюша.
Они вышли. Громадный черный ворон сидел на крыше и клевал ломоть хлеба.
Хоть Ангелина и утешила Андрюшу, что смеяться не будут, все-таки он через деревню не пошел, а свернул в другую сторону, к околице. За льняным полем виднелась речка, узкая и чистая. Солнце поднялось высоко и припекало, но от голубых гор, поднимавшихся над близким темным лесом, тянул ветерок.
С дороги открылся умиротворенный вид на деревню. Андрюша достал камеру. И тут услышал за спиной голоса.
Голоса стихли. Босые пятки, отбивавшие дробь по дорожке, стихли тоже. Разумеется, они остановились и наблюдают.
— «Зоркий-Эм» у него. С «Юпитером». Я знаю.
— Какой «Зоркий»! Я что, «Зоркий» не узнаю?
Ребята углубились в спор, уходить не собирались, видно, ждали, когда фотограф обернется и разъяснит. Андрюша понял, что пора общаться, спустил свою «Практику» и обернулся.
— Ого! — сказал он.
— Ого! — сказали два мальчика лет по десяти.
Мальчики узнали в фотографе героя, которого утром медведь таскал по площади, а Андрюша увидел, что мальчики волокут привязанную к длинной палке рыбину размером побольше метра. Даже удивительно, что такая поместилась в речке.
Рыбина чуть шевелила хвостом.
— А вы за мельницей приехали? — спросил один из ребят.
— Нет, — сказал Андрюша, — песни записывать будем и сказки.
— Дед Артем говорил, что мельница представляет исторический интерес. Ее обязательно увезут. Древняя она, понимаешь?
— Водяная?
— Не, ветряк…
— Покажете?
— А пофотографировать дашь? А то у Кольки Полуехтова «Канон» японский, а у нас только «Смена».
— Договорились, — сказал Андрюша. — Когда?
— Завтра с утра зайдем. Сейчас, видишь, дело есть.
— А рыба-то какая? Сом?
— Ну ты, видно, городской. Разве у сома лицо такое? Да мы на сома и не пойдем. Он в омуте живет, с дом ростом. И его нельзя трогать, у него золотое кольцо на жабре. Его специально выпустили. Для учета. А это селедка…
Мальчишки потащили рыбину дальше.
Андрюша постоял немного, подождал, пока они скрылись за крайним домом, и пошел дальше к реке. У тропинки по краю льна росли васильки. Он, правда, не сразу догадался, что это васильки — они были похожи на махровые гвоздики голубого цвета. Андрюша нарвал небольшой букет для Эллы Степановны.
— Спасите! — раздался крик от реки. — На помощь! Грабят!
Андрюша относился к тому разряду людей, для которых любой крик о помощи приказ действовать. Забыв об утренней истории и медведе Мише, он кинулся по откосу вниз и влетел, ломая ветки, в заросли у речки, крича:
— Держитесь! Я иду!
Жертвой нападения оказался вчерашний старичок с седой эспаньолкой, мирно сидевший на пеньке.
— Что случилось? — крикнул Андрюша. — Кто напал?
— Кто напал, тот сбежал, — сказал старичок, поднимаясь на ноги и еле доставая Андрюше до груди своей блестящей потной лысинкой. — Спасибо тебе. Ой, поясница болит! Это же надо, так толкать пожилого человека! Пойди корзинку мою подбери — в кустах она.
