Голопроектор бесстрастно передавал страшные картины: извивающиеся в предсмертных корчах человеческие фигурки, охваченные оранжевыми языками пламени. «Ведь это же настоящие живые люди, а не цифры статистического отчета», — напомнил себе Гэри. Ему сделалось дурно от этой мысли, к горлу подкатил ком. Правитель, облеченный огромной властью, должен уметь игнорировать боль и смерть. Но сможет ли он, Гэри Селдон, когда-нибудь этому научиться?
— Вот вам еще одна загадка, мой дорогой Селдон, — неожиданно сказал Клеон. — Почему техники устроили это широкомасштабное «недоразумение», как выразился мой советник? А?
— Я не…
— Но этому должно быть определенное психоисторическое объяснение!
— Вероятно, истинная причина этого феномена скрыта за внешними проявлениями…
— Так проработайте этот вопрос! Выясните эту причину!
— О, да, конечно, сир.
Гэри знал уже достаточно. Теперь он просто смотрел, как мрачный Император в полном молчании расхаживает перед огромной, во всю стену, картиной страшной кровавой бойни. Гэри подумалось, что, наверное, Император потому обычно так спокоен, что за свою жизнь успел повидать слишком много ужасных картин. И по сравнению с тем, что он видел, бледнеют даже самые страшные кошмары. Печальная мысль: неужели и с наивным, простодушным Гэри Селдоном когда-нибудь произойдет то же самое?
Клеон, по-видимому, придумал, что предпринять. Не прошло и нескольких минут, как Император отвернулся от голограммы, взмахнул рукой, и картина исчезла. Под сводчатым потолком Зала Аудиенций зазвучала приятная тихая музыка, стало заметно светлее. Появились слуги, принесли напитки и закуски. Слуга предложил Селдону стимулятор. Гэри отказался. Ему не по душе были внезапные стремительные перемены настроения. Однако при дворе Императора это, по всей видимости, было обычным делом.
Тут Гэри вдруг понял, что уже несколько минут какая-то мысль не дает ему покоя. А поскольку Император молчал, Гэри счел возможным, наконец, высказать то, что его беспокоило. И когда Клеон взял стимулятор, Гэри нерешительно заговорил:
— Э-э-э… Сир? Я…
— Да? Нюхнешь разок?..
— Нет, благодарю вас, сир. Я… Я поразмыслил о ренегатах и этой женщине, Катонин.
— О, ради бога, к чему это сейчас?.. Не забивайте себе голову ерундой, Гэри, расслабьтесь немного.
— Сир, а представьте, что будет, если уничтожить ее личность? Рука Императора застыла на полпути, не донеся стимулятор до носа.
— То есть?
— Эти люди стремятся умереть, чтобы таким образом привлечь к себе внимание и, если можно так сказать, заполучить бессмертную славу. Они, по-видимому, считают, что будут жить и после смерти, в людской молве. Так отнимите у них эту славу! Не допустите, чтобы стали известны их настоящие имена. Сделайте так, чтобы их никто не знал. И пусть во всех официальных документах их именуют какими-нибудь безличными псевдонимами, притом обидными. Клеон нахмурился.
— Псевдонимами?..
— Например, пусть эту женщину, Катонин, назовут Сумасшедшей номер один. А следующего такого ренегата — Сумасшедший номер два. Прикажите своей Императорской властью ни в коем случае не именовать, к примеру, эту Катонин как-то иначе. И тогда она как личность навсегда исчезнет из истории. И не получит никакой посмертной известности.
Клеон просиял.
— Прекрасная мысль! Так и сделаем. Я не просто лишу их жизни, я могу уничтожить их личности!
Гэри спокойно улыбался, наблюдая, как Клеон вызвал секретаря и продиктовал ему набросок нового Императорского Указа. Гэри искренне надеялся, что уловка сработает. Но в любом случае ему удалось главное — он соскочил с крючка. Клеон, похоже, даже не заметил, что такое решение проблемы не имеет ничего общего с психоисторией.
Довольный собой и жизнью, Гэри принялся за еду. Деликатесы были поистине бесподобны.
Клеон снова повернулся к нему.
— Господин премьер-министр, я хочу, чтобы вы встретились с кое-какими людьми, — сказал Император. — Они, несомненно, окажутся полезными — даже математику.
— Я польщен, мой Император…
Дорс не раз читала ему нравоучения: что надо говорить, когда тебе кажется, что сказать нечего. И вот Гэри воспользовался одной из ее подсказок:
— Все, что может принести пользу людям…
— Ах, да, люди… — промурлыкал Император. — Я столько о них слышал, вы не представляете…
Тут Гэри сообразил, что Клеону по долгу службы всю жизнь приходится выслушивать напыщенные патетические речи.
— Прошу прощения, сир, я…
— Ничего, вы как раз напомнили мне о результатах опроса, который проводили мои специалисты по Трентору. — Клеон взял пирожное из рук прислужницы вполовину меньше его ростом. — Они спрашивали: «Какова, по вашему мнению, причина безразличия и отсутствия интереса к политике среди широких масс населения Трентора?» И знаете, что отвечало подавляющее большинство опрошенных? «Не знаю и знать не хочу» и «мне все равно».
Только когда Клеон рассмеялся, Гэри понял, что это была шутка.
Когда он проснулся, в его голове роились всяческие идеи.
Гэри научился лежать спокойно, лицом вниз, в тончайшей паутине силовых пучков электростатического поля, которое окутывало его голову и шею, сохраняя оптимальную кривизну изгиба позвоночника… научился полностью расслабляться… в таком состоянии легкие мимолетные мысли могли течь спокойным и свободным потоком, сливаться вместе, соединяться и перемешиваться, разделяться на фрагменты…
Он научился этому приему, когда работал над своей диссертацией. Так получалось, что за ночь сна его подсознание выполняло большую часть работы, и утром ему оставалось только проснуться и подвести итоги. Но эти мельчайшие крупинки мыслей лучше всего собирались в чудесном решете полудремы.
Гэри резко поднялся в постели и быстро сделал три короткие пометки на ближнем к нему краю стола. Эти наброски он позже занесет в свой главный компьютер, который стоит в кабинете, — но только когда до него доберется.
Дорс сладко потянулась.
— У-у-у-у… Великий мыслитель не ведает сна…
Гэри сидел, отрешенно уставившись куда-то невидящим взглядом, и промычал в ответ что-то нечленораздельное.
— Эй, перед завтраком хорошо бы подумать немного о нуждах плоти…
— Послушай, мне тут в голову пришла одна идея… Что ты скажешь о…
