Фиолетовый букетик сиротливо лежал на прилавке.
— Ну, кажется все. — Симмонс еще раз перебрал по памяти уложенные в чемодан вещи. — Как будто ничего не забыто.
— Какая прелесть! — Эльсинора держала букетик осторожно — большим и указательным пальцами, точно хрупкую драгоценность. — Страшно подумать, что им несколько сотен лет. Можно, я захвачу их с собой, Эрнст?
Симмонс усмехнулся.
— Там, куда мы отправляемся, их сколько угодно.
— В это невозможно поверить, — вздохнула Эльсинора.
— И тем не менее это так.
— Все равно я их ни за что здесь не оставлю! — заявила она, доставая из сумочки булавки. Плащ был перекинут через спинку стула. Эльсинора надела его, подошла к зеркалу и прикрепила фиалки к лацкану.
— Ну и как?
— Потрясающе! Ты — вторая женщина в городе, которая может позволить себе такую роскошь.
— Вот как? А кто же первая?
— Достопочтенная мисс Аткинсон.
— Вы ужасно ветреный человек, мистер Симмонс. И неисправимый юбочник.
— Возможно. Особенно если учесть, что ей наверняка перевалило за девяносто.
— Запомните раз и навсегда, мистер Симмонс, — кенщине ровно столько лет, сколько она хочет!
— Постараюсь запомнить, — буркнул Симмонс. — Кстати, имей в виду, на твое имя во Втором Национальном Банке лежит ни много, ни мало пять тысяч монет. Это на тот случай, если со мной… Ну, словом, если я не вернусь или не захочу вернуться… Не ахти сколько, но на какое-то время тебе хватит. А теперь нам пора, миссис Симмонс.
Она улыбнулась и взглянула на него.
— Вот уже сорок минут.
— Что вот уже сорок минут?
— Сорок минут, как я миссис Симмонс.
— Как в приключенческом романе, — проворчал он, берясь за ручку чемодана.
— Как в фантастическом романе, — поправила она, берясь за второй чемодан.
И оба подумали, как было бы здорово знать наперед, какой же будет концовка этого романа? Подумали, но вслух ничего не сказали.
По пути в южный сектор они проехали мимо Военного Ведомства. Огромное здание мрачной громадой высилось на фоне очищающегося от туч неба. Глазницы стрельчатых окон, казалось, источали угрозу. Симмонс в последний раз оглянулся на здание из автобуса и зябко передернул плечами: ему вдруг почему-то показалось, что за ним наблюдают. И в ту же минуту теплая ладонь Эльсиноры легла на его запястье.
Они вышли из автобуса неподалеку от фирмы «Сафари во все времена» и пошли пешком, хотя ноша их и была нелегкой. Шли молча, думая каждый по-своему об одном и том же.
— Погляди! — сказал Симмонс, когда до здания фирмы оставалось полквартала. Эльсинора остановилась и вопросительно взглянула на мужа.
— Добрый знак, — улыбнулся он. — Видишь вон то здание? Это и есть «Сафари во все времена».
Она недоумевающе пожала плечами.
— Присмотрись получше! — рассмеялся Симмонс. — Видишь?
Эльсинора запрокинула голову, и в глазах ее отразилось голубое небо, серый приземистый особняк фирмы и над ним, словно ворота в обетованную землю, переливающаяся всеми оттенками спектра гигантская арка радуги.
Высоко в небе прокатились громовые раскаты.
— Неужели опять будет гроза? — спросила Эльсинора. Но прежде чем Симмонс успел ответить, она сама поняла, что ошиблась: в напоенной, казалось бы, незыблемым покоем синеве вечернего неба высоко над сверкающей радугой скользнули зловещие тени с короткими, хищно скошенными назад крыльями.
— Пора, — сказал Симмонс и, как тогда в автобусе. зябко передернул плечами.
Глава вторая. ПО ТУ СТОРОНУ РАДУГИ
Позже, снова и снова пытаясь восстановить в памяти события последних дней своего пребывания в городе, Симмонс всякий раз поражался тому, как он — человек отнюдь не авантюрного склада характера, не отличающийся особой расторопностью и деловой хваткой, более того — привыкший к, казалось бы, раз и навсегда установленному распорядку: дом — служба — дом и болезненно реагирующий на самые незначительные от него отклонения, — смог выдержать дьявольскую тяжесть обрушившегося на него несчастья, сумасшедшее напряжение мысли, ищущей выхода из тупика, лихорадочную спешку сборов и приготовлений к отъезду, оформление всякого рода бумаг в различных инстанциях и тысячи других мелких, но неотложных дел, которые неизбежно возникают, когда человек трогается с насиженного места. В любое другое время ему потребовалось бы на это по меньшей мере десяток дней, а тут он уложился в неполные двое суток и при этом сохранил ясную голову, бодрость духа и даже юмор, которым в обычной ситуации не мог особенно прихвастнуть. Это было похоже на кинохронику, отснятую кинооператором-сумасбродом: невообразимое мелькание фактов и событий, калейдоскоп нелепых стоп-кадров и полное отсутствие какого-бы то ни было монтажного плана.
Задумываясь над тем, что же помогло ему выстоять в этом головокружительном вихре, не пасть духом, не взвыть от ужаса и отчаяния, он вновь и вновь приходил к одному и тому же парадоксальному выводу: островком относительного благоразумия и спокойствия в ревущем океане страстей была для него в эти дни миниатюрная, с тонкой девичьей талией, неправдоподобно красивая женщина, чьи огромные синие глаза вселяли в его душу уверенность и покой, а золотистая, словно цветок одуванчика, головка доверчиво склонялась на его грудь, создавая зыбкое ощущение семейного благополучия. Симмонс не верил в провидение, но если хоть на миг допустить, что оно действительно существует, — то провидением этим была для него Эльсинора.
Как бы то ни было, теперь все это осталось далеко позади, отсеченное дверью из толстой хромированной стали, которую, впустив их в кабину вместе с влажно поблескивающими после недавнего дождя чемоданами, услужливо захлопнул технический директор Смит.
Ребята из «Сафари» на этот раз сработали четко. Вспыхнуло красное световое табло с надписью «Внимание!» Высокий звенящий звук, стремительно меняя тональность, перешел в басовитое органное гудение, наступило мгновенное небытие, и секунду спустя на ошеломленных молодоженов обрушилась лавина света, звуков, незнакомых запахов. Телепортация совершилась.
Они стояли, держась за руки, в огромном сверкающем стеклом и никелем зале, изумленно тараща глаза на толпы непривычно одетых людей, снующих взад и вперед по проходам между бесконечными рядами кресел, на допотопные реактивные лайнеры-недомерки за огромными стеклянными стенами.
— Где мы? — почему-то шепотом спросила Эльсинора.
— Париж. Аэропорт «Орли». Двадцать четвертое апреля 1977 года, — как по шпаргалке отчеканил Симмонс. Встряхнул головой и неизвестно для чего добавил: — Воскресенье.
