— Так, — монотонно произнес киборг. — Действительно глупо. Она у вас, наверное, красивая.
— Очень, — сказал Двинский. — Хотя почему-то ее лицо ускользает, я не могу удержать его перед собой. Отчетливо помню лишь родинку на щеке.
— Родинку на щеке?
— Да. У нее небольшая родинка возле левого глаза. Но она ей идет. Только ее фамилия мне не нравится. Но это дело поправимое. Ведь правда?
— А как ее фамилия? — помедлив, спросил киборг.
— Фамилия? — Двинский назвал фамилию. — Зачем она вам?
Киборг не ответил. Несколько мгновений висела тишина. И внезапно оборвалась — в репродукторах замяукало и засвистело. Радиоголос Юпитера, превращенный в звук.
Но почему киборг включил приемник, не ответив на заданный вопрос?
Экспресс во что-то уперся — это пошли за борт парашюты, гася оставшуюся скорость.
Опять невесомость. Без предупреждения, без приглашения затянуть ремни. Поверхность спутника метнулась вверх, запрокинулась, перевернулась. Экспресс падал. Мелькнуло небо — пустота, заполненная черным. В отдалении возник причудливый разноцветный букет. Четыре небесных цветка, отделенные парашюты.
— Почему вы не выпускаете крылья?..
Киборг молчал. Или ответ потонул в грохоте радио.
— В чем дело? — закричал Двинский. Спутник медленно поворачивался в иллюминаторах. Снизу. Слева. Справа. Сверху. Опять снизу. Экспресс вращало.
— Что случилось?
Никакого ответа.
Что могло случиться? «К сожалению, ничего». За иллюминаторами лишь небо и скалы. Скалы все ближе, и небо все ближе. И жуткий хохот радио.
Двинский дернулся к пульту. Еще не поздно. Включить двигатель и выпустить крылья. С киборгом что-то произошло. Там разберемся.
Двигатель ожил сам. Корабль вздыбился. Двинского вырвало из кресла и швырнуло вперед.
Это уже когда-то происходило.
Он не ударился головой о пульт. Его подтормозило в воздухе. Нет, он висел неподвижно, а кто-то уводил от него пульт, медленно поворачивал вокруг него кабину и приближал к его глазам иллюминатор. И давил, давил, давил иллюминатором на лицо.
Перегрузка была оглушительной. Двинский не мог шевельнуться, но мысль работала. Были фразы, которые все объясняли: «Роботы добрые, но бесчувственные», «Я сто раз клялся, что это не повторится», «Что-то на меня находило», «Я готов был убить каждого», «Теперь я бы так не поступил», «Со мной ничего не случится», «Ее зовут Настя?», «А как ее фамилия?», «И у нее родинка на щеке? Ведь правда?»
Совпадение? Нелепое совпадение? Нет. Нет. Нет!
Налитый свинцовой тяжестью. Двинский лежал лицом на прозрачном стекле, не в силах пошевелиться. Что-то рыдало в динамиках.
Внизу скалились камни.
Кто будет его компаньоном в космосе, по дороге к Европе, Двинский узнал за три дня до вылета, когда начальник сказал:
— Скучно тебе не будет. Полетишь с компьютером.
— С кем? — удивился Двинский.
— С компьютером. На Европе нужны не только специалисты. Компьютер, с которым ты полетишь, необычный. Самая последняя модель. Заодно его собираются лишний раз испытать. Да сам увидишь. — Он явно не договаривал.
Но оставшиеся три дня Двинский почти не вспоминал об этом разговоре. Он прощался с Настей. Вечером накануне вылета сказал ей:
— Теперь две недели я буду думать о тебе, и никто мне не помещает.
— Разве ты летишь один?
— Не считая компьютера.
— Бедный. Роботы добрые, но бесчувственные. Тебе будет тоскливо. Ведь правда?
— Нет, — не согласился Двинский, — со мной будешь ты.
Наутро он был на космодроме. Европа — не только часть света. Еще это спутник Юпитера: там филиал института. Рейсовый караван малой тяги ходит к Юпитеру раз в год — полгода туда, полгода обратно. В другое время пользуются экспрессами — сжатый объем, никакого комфорта и грандиозные энергетические затраты. Но ожидание дороже.
Астровокзал. Граница Земли и неба. Две группы — улетающие и провожающие. Насти не было, так договорились. Грустно, когда провожают. Еще грустнее провожать… даже если на год.
На орбите Двинского ждали. Не каждый день кто-то стартует к Юпитеру, тем более на экспрессе. Проводили в ангар. Экспресс без разгонного блока был мал, вроде бескрылого истребителя.
У открытого люка Двинский попрощался с провожатыми. В который раз выслушал последние инструкции — как вести себя при взлете и особенно при посадке. Потом поднялся по лесенке в кабину и опустился в кресло перед пультом управления.
Створки сошлись, отгородив Двинского от людей.
— Здравствуйте, — произнес голос. — Двинский Владимир Сергеевич, ведь правда?
Голос звучал ровно, бесцветно, как у обычного автомата. Но слова были другие. «Ведь правда?» — Настя тоже всегда так говорит. Удивительно: ты прощаешься с женщиной и приходишь к машине, и слова, сказанные машиной, те же, что произнесла женщина при прощании. Философский смысл: прощание с человеком — аналог встречи с машиной. И поэтому одинаковые слова? Чушь какая-то!
— Здравствуйте, — ответил Двинский.
— Теперь приготовьтесь, — сказал тот же голос. — Скоро старт. Вы не боитесь одиночества?
— Нет.
— Правильно. Есть вещи, которые сначала надо пережить. Но ладно. Две недели я буду для вас всем — и пилотом и собеседником. Еще буду о вас заботиться. Вместо мамы. Или девушки. У вас есть девушка, ведь правда?
— Невеста.
— Видите, Володя, я умею угадывать. Вы разрешите называть вас так? Вам тридцать, я немного старше. Но мы почти ровесники. Как вам нравится предложение?
— Нормальное предложение, — сказал Двинский. — А в каком смысле мы ровесники?
— Это долгая история, — бесцветно сказал компьютер, — но впереди у нас две недели. Вашей невесты здесь нет, и позаботиться о вас некому. Кроме меня. Поэтому застегните ремни. Мы отлетаем. Можете курить, хотя это запрещено. Мне дым не мешает. Если возникнет пожар, мы с вами его потушим.
— Не курю.
— Вот и чудесно, — произнес компьютер. — Дым мне не вреден, но он плохо пахнет. И тушить пожары мало приятного.
— Действительно, радость небольшая.
— Вы умный, Володя. Вы все понимаете. Но ладно. Вы уже пристегнулись? Прекрасно. Сейчас отлетаем.
Перегрузки были небольшие и не доставляли ему неудобств. В этом прелесть старта с орбиты. Перегрузки слабые, но длительные. При взлете с Земли — все наоборот.
Легкий толчок сообщил, что разгонный блок отделился и, сменив траекторию, идет на приемную базу.