— Как мы проникнем внутрь?
— Мы не станем туда проникать. Придется пробираться по наружной стороне.
Мне страшно было даже представлять себе что-то такое.
— В скале вырублены ступени, — начала объяснять Трэя. — Отсюда их не разглядеть. Их сделали, когда все это создавалось, и с тех пор они могли стереться… — Даже сверхпрочный материал, из которого создавались острова, не способен бесконечно долго сопротивляться ветрам и соленой воде. — Нас ждет нелегкая задача.
— Крыша тоннеля выглядит покатой и довольно скользкой…
— Она может оказаться шире, чем кажется отсюда.
— Или уже…
— Все равно у нас нет выбора.
Через час-другой должно было совсем стемнеть, и поэтому попытку перехода пришлось отложить на следующий день.
* * *
Новый лагерь мы разбили на лесной опушке. Я наблюдал, как Трэя делает себе очередную инъекцию.
— Эта штука кажется неиссякаемой, — сказал я, указывая на ее приспособление.
— Самопополнение. Внутри происходит автономный метаболизм. При инъекциях отсасывается немного крови, и она используется как сырье для катализа активных молекул. Действует от тепла тела и естественного освещения. Для тебя было синтезировано средство подавления тревоги. Я получаю нечто другое.
Сам я еще накануне отказался от этих вливаний бодрости, решив самостоятельно справиться со своей тревогой.
— Откуда этот аппарат знает, что ему синтезировать?
Она нахмурилась — такой была ее стандартная реакция при столкновении с понятием, для которого у ее призрачной наставницы Эллисон Пирл не было наготове точного слова.
— Решение подсказывает химический анализ крови. Ты предположил, что емкость никогда не кончится, но это не так. Содержимое требуется освежать, иначе оно портится. Но если ты хочешь им воспользоваться, оно еще годится.
— Нет, благодарю. Что получаешь от него ты?
— Как бы тебе это объяснить… Можно назвать это когнитивным усилением. Помогает сохранить различие между моей собственной и виртуальной памятью. Но это временное решение. — Она поежилась, хотя от костра шел сильный жар. — На самом деле мне необходима Сеть.
— Расскажи мне подробнее о Сети. Это что-то вроде внутреннего беспроводного интерфейса?
— Не совсем так, но в некотором смысле — да. С той разницей, что получаемые мной сигналы выражены как биологические и неврологические регуляторы. Все на Воксе как бы «узелки», и Сеть всех нас связывает. Сеть помогает формулировать лимбический консенсус. Не знаю, почему ее никак не починят. Даже в случае поломки ретрансляторов в Вокс-Коре рабочие уже должны были восстановить основные функции. Разве что повреждены сами процессоры… Но они конструктивно способны выдержать любое воздействие, кроме прямого попадания сверхмощного заряда.
— Вдруг это и есть прямое попадание?
Вместо ответа она жалобно пожала плечами.
— Иными словами, нас могут ждать радиоактивные руины.
— У нас нет выбора, — вновь отрезала она.
* * *
Она уснула, а я остался сидеть, поддерживая огонь.
Благодаря отказу от успокоительного на меня нахлынули воспоминания. Казалось, всего несколько дней тому назад я напрягал все силы, чтобы выжить при серии сейсмических толчков в экваторианской пустыне, вызванных выходом Арки Времени из спящего состояния. И вот я здесь, на Воксе. События такого рода вряд ли возможно осмыслить. Их можно только перетерпеть.
Я дал костру прогореть дотла. В небесах мерцала Арка гипотетиков — ироничная ухмылка среди звезд. Шум моря усиливался эхом, отражающимся от ближних скал. Я размышлял о тех, кто спалил ядерным огнем Вокс-Кор, — о «кортикальных демократиях», о причинах их неистовства и о том, так ли эти причины поверхностны, как представляется Трэе.
В этом конфликте я был нейтральной стороной, насколько это было возможно. Это была не моя борьба. Любопытно, насколько может быть нейтральна также Эллисон Пирл, «Призрак из Шамплейна»? Возможно, именно это и сбивало Трэю с толку — мы оба, «Эллисон» и я, были тенями из безучастного прошлого, потенциально нелояльными Вокс-Кору.
6
Мы свернули свой лагерь и шли вдоль изогнутого края скалы, пока не достигли того, что Трэя громко назвала «ступеньками», — уступов, вырубленных в граните. Время превратило их в стертые впадины, расстояние между которыми порой достигало десяти футов — хороша лесенка! Все это было покрыто скользким мхом и птичьим пометом. Чем ниже мы спускались, тем громче становился шум океана. В конце концов верхушки двух островов сомкнулись над нашими головами, небо померкло, оставив нам для освещения два-три косых солнечных лучика. Мы спускались медленно, и дважды за спуск Трэя останавливалась для инъекций своим немыслимым шприцем. Выражение ее лица было при этом мрачным, а если приглядеться, то испуганным. Она не переставала смотреть вверх и по сторонам, словно боялась, что нас преследуют.
Был уже полдень, судя по углу падения света, когда я подал ей руку, чтобы помочь спрыгнуть на крышу тоннеля. Она действительно оказалась шире, чем представлялось сверху, и на ней можно было устоять без опасения съехать, как ни страшно было на головокружительной высоте идти по поверхности, покатой с обеих сторон. Дальний край тоннеля окутывал туман. Нам предстояло пройти туда, где нас ждало не облегчение, а еще одно испытание — карабканье наверх. Оставалось надеяться, что мы успеем это сделать до ночи. Здесь, в этой пропасти, она наступала очень быстро.
Ради разнообразия я спросил Трэю, что она (или Эллисон Пирл) помнит о Шамплейне.
— Я не уверена, что отвечать на этот вопрос — безопасное дело, — вздохнула она и продолжила: — Шамплейн… Зимой мороз, летом жара. Купание в озере в Кэтфиш Пойнт. Моя семья почти всегда сидела без гроша. Это были годы после Спина, когда все только и делали, что обсуждали великодушие защитивших нас гипотетиков. Только я никогда не верила этому. Я шагала по тротуару в Шамплейне — а знаешь, как мерцает на летнем солнце бетон? Мне было тогда всего ничего, десять лет, но я помню свои тогдашние мысли: такими же и мы кажемся гипотетикам, причем не только мы сами, но и вся наша планета, — мерцанием под ногами, которое если заметишь, то сразу забываешь.
— Трэя высказывается о гипотетиках иначе.
Она сердито глянула на меня.
— Я и есть Трэя.
Пройдя еще несколько шагов, она продолжила:
— Эллисон ошибалась. Гипотетики по любым нашим меркам — боги, и они не безразличны.
Она остановилась и повернулась ко мне, вытирая с глаз соленые брызги:
— Тебе положено это знать!
