Итак, приятной охоты, господа! Мишени фирмы «Лавьери» ждут вас! Козак не удивился, когда Ларри сказал ему, что вечернее представление состоится. Или удивился, но не подал виду. Но, скорее всего, он просто догадывался, что возникли серьезные осложнения в жизни, и понимал, что Ларри, как человек, рискующий своей конкретной шкурой, имеет право принимать решения. Безусловно, Козак очень многое понимал в происходящем, и то, что он без звука отправился продавать билеты стрелкам, уверило Ларри в том, что его рассуждения правильны.
Ларри не стал опять подниматься наверх. Он посидел несколько минут в той комнате, где они с Козаком пили чай, потом заглянул в «зазеркалье». Козак экипировал стрелков. Ларри окинул их взглядом. Опять фермеры, вот этот слегка навеселе, местная золотая молодежь, человек семь, а вот это нехорошо – женщина, с ними очень трудно, и еще вот этот детина с низким лбом, уж очень хорошо держит карабин… десять патронов взял, придется быть настороже. Ну что, все? Пошли.
Американец перехватил его у входа во двор. Он был взъерошенный и разгоряченный.
– Простите меня, бога ради, – заговорил он быстро и с более сильным акцентом, чем раньше, – тут кого-то убили, и мне пришлось полтора часа в участке давать показания, что я не мэрдэрэр и не свидетель. Давайте сдавать деньги людям, и очень быстро поедем в ресторан, девочки уже не могут терпеть. Хорошо? Ларри смотрел на него с любопытством. Американец что-то прятал в себе, это чувствовалось. А ведь это тест, подумал Ларри. Сейчас я все узнаю.
– Господин Ингал, вы же деловой человек, – сказал Ларри. – У меня есть обязанности перед посетителями и перед антрепренером. Я должен соблюдать их.
– Вашему антрепренеру уплачено вперед! – закричал американец.
– Он не звонил мне и вообще никак не давал знать, что представление отменяется.
– Он не может позвонить, потому что он пьяная свинья! Не только потому что пьяная, но и потому что свинья! Любой суд докажет, что вы правы!
– Все-таки я проведу последнее представление, – сказал Ларри. – Поверьте, я не сомневаюсь в ваших словах, но мне просто неловко перед клиентами. Я ждал вас до последней возможности. Если бы американец был настоящим, то отчаяние, исходящее от него, не было бы таким страшным. Перед Ларри стоял человек, жизнь которого окончена. Человек, сорвавший дело, за которое отвечал головой. Человек, сделавший все, что мог и что должен был сделать, но вот из-за нелепого упрямства другого человека все рушится…
– Разрешите мне пройти, господин Ингал, – сказал Ларри сухо.
– Мистер Лавьери, – в спину ему сказал американец тихим голосом. – Только не ставьте мне вопрос, откуда я знаю. Вас должны убивать сегодня.
– Что? – обернулся Ларри.
– Вас сегодня будут убивать… Они наняли мэрдэрэр… профессионала…
– Кто – они?
– Ваш антрепренер заключал на вас пари. Очень большие пари.
Очень большие ставки. И те, которые ставили против вас, объединились и наняли мэрдэрэр…
Ларри повернулся к американцу, положил ему руки на плечи. Все могло быть именно так, и дай бог, чтобы оно было именно так – только так… И тогда американец был американцем, и были пляжи на Палм-Айленд, и сумасшедшие гонорары – все это было, и было правдой: но ведь было еще и то, что стояло за Ником и за смертью Ника…
– Спасибо, господин Ингал, – сказал Ларри.
– Рой, – поправил его американец.
– Спасибо, Рой. Спасибо, что предупредил. Но, видишь ли, это – только половина… половина всего. Мне нужно сыграть эту игру. Мне самому. Понимаешь? Я сыграю сейчас, и мы с тобой поговорим.
Не уходи никуда, хорошо?
– Хорошо, – сказал американец растерянно.
Ларри шел к гаражу и чувствовал спиной его взгляд – необычный взгляд, не такой, к каким он привык. Мне нужно алиби, подумал Ларри жестко. Полное алиби. Любой ценой. Нет времени разбираться, кто есть кто, кому можно верить, а кому нет, – в этом подлом мире масок и подделок научились имитировать и использовать всё, и поэтому особенно подозрительным бывает именно лучшее: бескорыстие, дружба, любовь… Опаскудили все. Может быть, и тебя, дорогой ты мой Рой, используют, а ты и не подозреваешь – так тоже может быть… Но все-таки мы поговорим с тобой.
Я отыграю сейчас, и мы поговорим. Наверное, я откажусь от твоего предложения. Чувствуешь, какая грязь налипает к нам? Я так не хочу. Так что лучше я действительно куплю себе грузовик с прицепом и займусь дальними перевозками. Или придумаю еще что-нибудь…
Он открыл все калитки в воротах – все пять. Ветер, кружась по двору, раскачивал их, и Ларри чувствовал судорожное метание внимания стрелков – с одной на другую. Раздался свисток. Ларри выбросил через калитку центральных ворот ком ветоши, внимание всех тугим пучком ударило в этот ком, кто-то даже не сдержал выстрела. Ларри выждал три секунды и вышел следом за брошенным комом, легко пропуская мимо себя пули. Профессионал пока не стрелял, все выстрелы были обычные: напряженное, сосредоточенное внимание на сопряжении рамки, мушки и цели – кожа чувствовала, куда именно упирается эта воображаемая линия, – импульс на руку, на указательный палец – импульс этот Ларри ощущал как зудящий звон, который возникает, если проводить чем-нибудь твердым вдоль натянутой струны, – и пока этот импульс дойдет до пальца, у тебя есть четверть секунды, чтобы отклониться от будущей траектории пули. Все это выполнялось уже чисто автоматически, и со стороны казалось, что Ларри просто идет, пританцовывая, дразня стрелков кажущейся скупостью движений. По нему было сделано двадцать два выстрела, прежде чем он дошел до кучи гравия и прилег за нее. Трибуны мертво молчали.
Он отдышался немного и мягким прыжком перелетел через гравий, приземлился на руки и шею и, кувыркнувшись вбок, еще одним таким же стелющимся прыжком преодолел расстояние до трубы. В трубу он, конечно, не полез, это было бы глупо. Он на корточках, пригнув голову – так его с той стороны не было видно, – пробежал до половины трубы и там, встав в рост, «выжег» два гнезда стрелков и не отказал себе в удовольствии посмотреть, как они рвут заклинившие затворы карабинов. Тут по нему в первый раз ударил профессионал. Это было именно как удар: короткое, в долю секунды прицеливание – и резкий, раздирающий звук импульса, подаваемого мозгом на руку. Ларри еле успел присесть. Пуля прошла над головой.
Надо было просто сбежать, подумал он в мгновенной панике.
Сбежать, как только почуял неладное. Чертов американец… Он вернулся на несколько метров назад и перемахнул через трубу под защиту машины. Кто-то пальнул в него, но с запозданием. Он наметил себе примерный путь к зданию. Надо было прорываться между выжженными гнездами к крайнему окну первого этажа. Но для этого следовало выжечь еще то гнездо, которое было крайним справа, потому что в этом случае Ларри надолго подставлял стрелку спину. Выжечь гнездо или хотя бы заставить стрелка израсходовать патроны. Если бы не профессионал, Ларри бы так и сделал: потанцевал бы перед тем стрелком под защитой вон той машины, а потом пошел бы своим путем. Сейчас это не проходило. Световой пистолет действовал лишь с близкого расстояния, метров с десяти, самое большее. Правое гнездо было прикрыто проволочным заграждением. Под проволокой был лаз, к лазу вела траншея, а вот до траншеи было метров тридцать пять открытого пространства. И, хуже того, перекрестный обстрел: четыре ствола спереди, семь слева. Ларри изобразил, что выскочит сейчас из-под машины налево, и кто-то выстрелил, поверив, а сам вышел направо и пошел быстро, пританцовывая и пропуская мимо себя рой пуль, и пока те, кто поторопился, передергивали затворы, он дошел до конца траншеи, качнувшись назад, уклонился от пули профессионала – спрыгнул вниз, и несколько выстрелов, которые были сделаны, были сделаны вдогонку. Точный счет выстрелам он потерял, но примерно половина патронов стрелками была истрачена и еще половина оставалась.
