4
Вне всякого сомнения, это был офицер. В нем все было очень кадровое и командное: и лицо, и форма (знаков различия не было видно под плащ-накидкой), и жесты. И голос, как потом выяснилось, тоже. Беззвучно пошевелив губами, он командным жестом показал нам, что следует опустить стекло, и терпеливо ждал, пока мы выполним требование. Лицо у него было изможденное, строгое и без возраста.
— Прошу извинить за беспокойство, — сказал офицер и козырнул (как-то странно козырнул и вроде бы не совсем правильно, но очень четко). — Кто из вас пассажир Сима Святый?
И обвел глазами всех нас по очереди (Танечку тоже).
Мы переглянулись.
— Он только что… — начал я, но Олег меня перебил.
— Допустим, это я, — сказал он. — В чем дело?
Пару секунд офицер смотрел на Олега без всякого выражения, а потом дрогнул уголками губ и произнес:
— Давайте допустим. — Снова козырнул (левой рукой! — догадался я, наконец, в чем странность) и представился: — Генерал-сержант Хлява.
Мы с Олегом снова переглянулись.
— Слушаю вас, генерал, — сказал Олег.
— Имею сообщить пассажиру Симе Святому, что его знакомый, зауряд-ефрейтор Лозговитый, около часа тому назад был препровожден в арест-кильдым в состоянии острого алкогольного отравления. — Генерал внушительно помолчал. — Имею также донести до сведения пассажира Симы Святого, что впредь подобные просьбы надлежит адресовать лично мне, генерал-сержанту Хляве.
— А что за про… — начал я, но Олег меня опять перебил.
— Виноват, генерал-сержант, — сказал он. — Право же, я не знал. И ради Бога, передайте мои соболезнования зауряд-ефрейтору… э-э… Лозговитому.
— Храни вас Бог, передам. — Генерал-сержант снова дрогнул уголками губ и коротко кивнул. — И опасаюсь, что не далее как сегодня. Теперь касательно воды…
Генерал-сержант Хлява нагнулся и через пару секунд выпрямился, с натугой поднимая над полуопущенной рамой окна внушительных размеров канистру. Рядом уже оказался Олег, мы с ним подхватили канистру, пронесли ее над столиком и осторожно опустили на пол. В ней было литров тридцать, не меньше.
— Это аккумуляторный дистиллят, — сообщил Хлява. — Химически чистый аш-два-о. Можно употреблять внутрь.
— Спасибо, генерал-сержант! — сказал Олег. — То есть, храни вас Бог!
— Чего уж там! — весело сказал Хлява. — Не впервой! А благодарить вам надлежит зауряд-ефрейтора Лозговитого — это от него для пассажира Симы Святого лично. Флягу можете оставить себе. И последнее на сегодня. Через пару часов мои добры молодцы будут готовы наполнить водой те емкости, по которым вы постучите вот так. — Он изобразил тот самый стук. — Но, извиняюсь, не дистиллятом, штука дорогая, а обычной проточной водой из армейской речки. Кипятить обязательно: супостат не дремлет, сами понимаете… Вопросы есть, господа?
Вопросы у меня были. Еще бы у меня их не было!
— Почему светло? — задал я давно изводивший меня вопрос, потому что самые главные еще не сформулировал. — Ведь по времени ночь?
— А как же иначе? — спросил Хлява озадаченным голосом. — В темноте воевать прикажете? Если мешает — зашторьтесь, да и спите себе. Поумнее вопросов нет, господа штатские? Тогда всего доброго.
Хлява откозырял и пробормотал неодобрительно «Шпаки есть шпаки», и провалился вниз.
— Ну вот, Танечка, теперь мы с водой, — сказал Олег, садясь рядом с ней. — Надо будет пройтись по всем вагонам, постучать по титанам… Интересно, как они это сделают? Мысленно снимаю шляпу перед достижениями военной техники и вытираю штатский пот с изумленного лба!
— А что, военная техника всегда была самой передовой! — поддержал я игру.
Сима вернулся крайне раздосадованный, а наличие в купе фляги с водой принял как должное. Пнул ее, как шоферы пинают баллон, уселся рядом со мной и объявил, что до сего дня он был гораздо лучшего мнения о крепости армейских голов (он называл их «макитрами»), чем они того заслуживают. Оказалось, что арестован не только зауряд-ефрейтор Лозговитый. Вместе с ним «острому алкогольному отравлению» подвергся чуть ли не полувзвод, которым Лозговитый командовал, — дюжина зауряд-воев.
— С пяти поллитр! — сокрушенно восклицал Сима. — Там даже на полстакана меньше! И так нажраться!
Насокрушавшись, он ухватил флягу и поволок ее в коридор, буркнув, что сейчас будет чай.
Пока Симы не было, я предложил зашторить окна: все-таки, уже одиннадцатый час, и как-то непривычно… Олег щелкнул выключателем ночника — свет был. Верхний свет, правда, не загорался, но мы включили все четыре ночника — и, Когда опустили штору, стало очень уютно.
Делать нам уже было нечего, а разговаривать мы ни о чем не могли. Потому что единственный вопрос, достойный обсуждения, поднимать не стоило. Где мы? Вернемся ли? Что с нами будет? Ничего, кроме версий, у нас не было и быть не могло, а версия — не ответ. Вот вернется Хлява — Хлява нам расскажет… Что?
Что может рассказать непонятливым шпакам сей доблестный доброжелательный вой в странном чине генерал-сержанта?
Сима пришел минут через пятнадцать. С пустой флягой, но пока еще без кипятка. Зато — с четырьмя новыми стаканами, позаимствованными в купе проводников.
Пока титан закипал, мы дважды «сдвинули», съели еще две баночки икры и вяло поговорили на отвлеченные темы, как можно более далекие от обстоятельств.
Я откинулся на стенку купе и закрыл глаза. Спать не хотелось. Хотелось домой и, может быть, водки. Нет, водки мне тоже не хотелось. Только домой.
— А ведь мы не в России, старик, — услышал я Симин голос. — А если в России, то хрен знает в какой.
Я, не открывая глаз, кивнул.
— Гончие псы… — выговорил Сима, как выругался. — Бредятина! — Встал и побулькал водкой, наливая. — Будешь?
— Нет, Сима, спасибо. Нам ведь еще ходить по вагонам, воду настукивать.
— Нам не придется, — возразил Олег. — Я объяснил, как это делать. Через… — он посмотрел на часы, — пятнадцать минут… даже через десять — проверим на нашем титане, а потом группа добровольцев пройдет по всему составу. Так что, если кто хочет спать…
— Проверить мы и на фляге можем, — сказал Сима. — Хоть сейчас. Стукнем?
— Можно, я? — попросила Танечка.
— А не собьешься?
Танечка отстучала: «тап-тап, па-па-па, тап», — по свернутому в головах матрасу и посмотрела на Симу:
— Правильно?
— Валяй, Танюха! — Сима выставил флягу на середину купе. — Только без торопливости, с расстановкой!
Честно говоря, я не верил, что что-то получится. Делал вид, что верю, и вместе со всеми напряженно ждал, когда затихло последнее «дум-м-м» по металлическому боку фляги.
