Человек живет во времени. Время состоит из событий. Если человека полностью отключить от внешней информации, время для него остановится. Я убежден в этом. Даже просто в пещере восприятие времени нарушается. Внутренний биоритм определяется каким-то фундаментальным космическим процессом и поступлением информации от него. Что это за процесс и какими органами воспринимается фундаментальная информация, никому не известно. Но он есть. Мне точно известно, что соответствующие органы имеет любой нормальный человек.
Еще мне известно, что теперь у меня нет таких органов. Что такое для меня время?
Есть внутренние процессы и есть процессы внешние. И те и другие я могу произвольно регулировать, они мне подчиняются. Я могу думать не только в высоком темпе – в любом. Мне подчинен этот информационный процесс.
Например, когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп своего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы.
Вот что такое мое мышление. Вот что такое мое время.
Еще я могу думать параллельно о разных вещах. Одновременно обдумывать мысли с конца и начала. Примерно так:
Если ТО кто-то ЧТО может ЖЕ назвать ТАКОЕ меня СЧАСТЬЕ? несчастным – Но на какой фундаментальный процесс может реагировать человеческий организм? На расширение Вселенной?
Вселенная расширяется во все стороны со скоростью света. Человеческое тело в этом процессе не участвует. Каждый миг человеческое тело занимает меньшую долю объема Вселенной, чем только что. Вселенная как бы выползает из человеческого тела. Может быть, в этом разгадка времени?
Одновременно с этими мыслями я, как раньше бывало с Витой, ощущаю тревожную пустоту в себе. Все во мне неподвижно. Нет движений людей, отделяющихся от меня.
Время идет незаметно. Впрочем, что такое для меня время? Проходят секунды, минуты, часы. Дни, месяцы, годы…
Время без событий. Одиночество. Пустота, заполненная лишь мыслями.
Раньше время было другим. Сейчас я могу отключиться от внешних датчиков и гонять по своим цепям одни и те же мысли, одни и те же воспоминания. Могу сотни раз переживать одно и то же.
Что такое для меня время?
У меня нет органов, реагирующих на общее расширение Вселенной. Если бы они даже были, я мог бы их отключить.
Секунды, минуты, часы уходят. Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то далеко впереди.
Это стая кораблей-терраформистов, которую мы стремительно настигаем.
Впрочем, что такое стремительность?
Их отделяет от нас миллиард километров. Мы летим быстрее на 200 тысяч километров в секунду. Мы нагоним их через 5 тысяч секунд, примерно через полтора часа.
Я делаю примерно миллиард операций в секунду. Чтобы «проиграть» в памяти слово, мне нужно, допустим, сто элементарных операций. Значит, я смогу до момента встречи мысленно воспроизвести более 5x10^10 слов.
Пятьдесят миллиардов слов! Мышление обычного человека устроено так, что для мысленного произнесения, прослушивания или проговаривания слова ему необходимо время порядка секунды. Человек живет два-три миллиарда секунд. Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов.
К тому моменту, когда мы догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще.
Например, я – это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснутся все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам.
Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит. Здоровается.
– Какой он приятный, твой Алек, – говорит он…
Смеемся оба.
Сзади чьи-то шаги. В дверях появляется он, уже не похожий на восковую куклу, проходит к нашим креслам, обнимает и целует Биту, а потом отодвигает ее от себя и спрашивает:
– Вита, где ты достала такого импозантного кабальеро?..
Это два разных воспоминания. Они относятся к одному и тому же событию, я знаю это. Но они никак не совмещаются, не хотят совмещаться…
Мы стоим у окна рядом. За окном облака, поле, ветер. Чирикают воробьи. Все как настоящее. Спиной к нам на подоконнике умывается кошка. На воробьев не реагирует. Кошку не проведешь…
Ее не обманешь искусственным пейзажем. Но это только потому, что люди делают фантоматические пейзажи для себя, не для кошки. Кошка воспринимает все по-другому. В созданном нами пейзаже нет чего-то, существенного для кошки.
А когда я «занавешиваю» реальность своими воспоминаниями, я действительно переживаю все заново. Не только мысли – все чувства, зрительные и осязательные образы, запахи… У меня абсолютная память.
И еще я могу варьировать воспоминания. Смешивая в себе память о событиях, происходивших в разное время, я могу вызывать из небытия образы, которых никогда не чувствовал прежде…
Мое субъективное время мне подчиняется. Я могу целую вечность ждать, когда мы догоним корабли-терраформисты, но могу перепрыгнуть разделяющую нас полуторачасовую пропасть одним коротким прыжком. Известно, что чем медленнее тянутся дни, тем скорее они уносятся. Дли тянутся медленно, когда не поступает информация. Но когда она не поступает, ничто не откладывается в памяти. А когда в памяти нет воспоминаний о каком-то времени, оно субъективно не существует. Как ночи без сновидений…
Мне легче, чем людям. Их время задается Вселенной, свое я регулирую сам. Меня никто не заставляет производить миллиард операций в секунду. Я могу делать их миллион, тысячу, сто…
Вот что такое стремительность. Это просто замедление внутренних процессов. Миг – и я уже в стае земных кораблей.
Стая, в которой я оказался, – это настоящий коллективный мозг. Информационные сети кораблей сомкнуты. Именно поэтому они могут без человека, одни, лететь в темных глубинах Вселенной и вершить выдающиеся дела. Сверхмозг – это сверхмозг, из чего бы он ней был построен.
Когда корабли встречаются, чтобы потом вновь разойтись, их информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так принято делать. Остающиеся должны знать все, что знал уходящий. Уходящий может погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин.
Я могу, совмещая разные воспоминания, представлять себе диковинные картины. Могу вообразить, что не просто лечу вперед, лечу мимо них, лечу сквозь их строй – о лавина камней! – готовясь обменяться с ними содержанием информационных хранилищ. Я могу представить себе, что медленно плыву среди их неподвижных гладких корпусов, что они – это стая китов, а я плыву среди них в маске и акваланге и похлопываю дружелюбных зверей рукою по гладким бокам… Мы не просто идем на одной скорости – я могу подработать ластами и вернуться назад. Я действительно могу вернуться назад – правда, работая не ластами, а памятью.
