— Эликсир силы? — с трудом выдавил из себя Кумбс.
— Его не существует, — отрубил Робин. — Но у народа этой планеты есть гигантская сила, которую нельзя ни украсть, ни отнять. Это что-то наподобие цепной реакции в уране. В малых количествах он безопасен, но едва его масса достигнет критической — взрыв! Так и наша сила — она проявляется лишь в тех случаях, когда мы собираемся все вместе, для решения общих дел.
— А вы? — спросил сержант. — Разве вы не хотите вернуться?
Робин грустно улыбнулся.
— Мое место здесь. В нашей стране на Земле слишком много любителей легкой наживы, не внемлющих голосу разума. Мы должны быть готовы встретить их. Скоро всю планету покроют дороги, и мы сможем быстро собираться везде, где грозит опасность. Об этом вы тоже расскажите там…
1970, № 9
Анатолий Днепров
СМЕШНОЙ БАОБАБ
Рис. К. Арцеулова
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
— А сейчас мы пройдем пампасы и начнем пробираться сквозь южноамериканскую сельву… Это так у них называются джунгли. А пампасы вроде нашей степи. Правда, здесь, в Аджарии, нет степей. А рядом, на Украине, есть… Джунгли у нас тоже есть. И здесь, на Кавказе, и в Уссурийском крае. Это рядом с Владивостоком…
Каро, наш гид по Батумскому ботаническому саду, не умолкал ни на минуту. Он знал в этом саду, или, лучше сказать, заповеднике, каждый уголок, каждое деревце или куст. И не только знал по имени, но и всю родословную. Он был высокого роста, широкоплечий, с тонкими белыми усами и острой бородкой, которая делала его чем-то похожим на Дон-Кихота.
Мы были очень удивлены, когда узнали, что Каро из своих шестидесяти пяти лет двадцать гонял в горы отары овец. Позже я узнал, как удивилось руководство Батумского ботанического сада, когда в отдел кадров к ним, прихрамывая, пришел старик и сказал, что хочет работать здесь. В горах он сломал ногу и теперь не может больше оставаться в пастухах.
— А что вы, собственно, сможете у нас делать?
— Ухаживать за этими прекрасными деревьями и цветами. Они всегда стоят на месте, не то что мои овцы. А уж я их полюблю, как родных, хотя большинство из них и чужие.
Сначала он был садовником. А после стал гидом.
Дирекция сада была потрясена памятью и понятливостью Каро, который за год впитал в себя все, что рассказывали профессиональные гиды экскурсантам.
Сейчас ему нельзя было дать и шестидесяти. Да и вообще здесь, в Аджарии, старики безвременны. Того и гляди столетнего гражданина окликнешь: «Молодой человек!»
Мы пробрались сквозь опутанную лианами сельву, где царил полумрак и влажная, мшистая земля дышала горячим терпким паром, и выбрались на залитую солнцем поляну.
— Здесь, товарищи, начинается Экваториальная Африка. Начинается она с саванны.
— Чего, чего? — переспросил кто-то.
— Саванна. Это по-африкански тоже степь.
Наша экскурсионная группа пробиралась по узкой тропинке к вершине холма. Причудливые травы и кустарники окружали нас со всех сторон; и иногда, на поворотах, мы видели только высоко поднятую голову Каро, который оживленно что-то рассказывал тем, кто шел рядом с ним.
— С вершины холма очень хорошо видно море. Там мы отдохнем. В тени вон того замечательного дерева.
Экскурсанты расположились на траве и залюбовались видом на море. Солнце склонялось к вечеру, воздух светился серебристым светом, и море было не голубым, как обычно, а серебристым, с гофрированной солнечной дорожкой, теряющейся в дымке.
— Аве маре, моритури те салютант, — мечтательно произнес инженер из Ленинграда. — Все мы умрем, и сюда придут другие люди и будут любоваться этим волшебным зрелищем…
— Зачем умирать? — воскликнул Каро. — Жить надо! Долго-долго, как это дерево!
Он повернулся к стволу зеленого гиганта и любовно погладил мощную морщинистую кору.
— А что это за дерево, Каро?
— Замечательное дерево. Вечный страж африканских саванн. Это баобаб. Живет пять тысяч лет!
— Сколько? — взвизгнула молодая курортница в шортах.
— Пять тысяч. Может быть, даже больше. Его привезли сюда уже в очень солидном возрасте.
Каро встал, вытащил из кармана выцветшей сатиновой куртки клеенчатый сантиметр и стал обмерять ствол. Закончив обмер, он достал записную книжку, посмотрел на столбик цифр и записал следующую.
Никто не заметил, как он поднял голову, посмотрел на могучую крону дерева, глубоко вздохнул и укоризненно покачал головой.
Когда он попрощался с нами у выхода из сада, я взял его за руку и отвел в сторону.
— Каро, а почему вы обмерили ствол баобаба, а после печально вздохнули?
— Сохнет. Понимаете, сохнет на глазах. Это будет такая потеря. Сначала обхват был десять метров семьдесят сантиметров. После — девять метров тридцать сантиметров. А сейчас уже пять метров, — гибнет не по дням, а по часам. Делаю все. Не отхожу от него. Ученые подкормку придумали. А он сохнет…
Последние слова он произнес с сильным акцентом, темпераментно махнул рукой и скрылся среди олеандров, прихрамывая пуще прежнего.
Года через три я снова оказался в Батуми, на конференции по проблеме долголетия, и вспомнил Каро и его погибающий баобаб. В перерыве между заседаниями я отправился в ботанический сад.
— Где Каро?
— Как обычно, — безразлично ответила голубоглазая лаборантка. Она переливала какую-то жидкость из одной колбы в другую.
— Что значит «как обычно»?
Она подняла на меня большие глаза.
— Возле своего баобаба.
— Он по-прежнему работает гидом?
— Нет, сейчас не работает.
— На пенсии, значит?
Девушка криво улыбнулась.
— Здесь, в Батуми, проходит конференция по долголетию. Читала я в газете, как местные физиологи расхваливают здешний климат и здешних стариков. А вот то, что некоторые с возрастом впадают в детство, об этом почему-то не говорят.
Но я уже не слушал ворчливую белоснежную лаборантку.
Я прошел уссурийские джунгли, сибирскую тайгу, альпийские луга, спустился в пампасы, пересек сельву — и вот саванна!
Я почему-то очень волновался, и мне не терпелось скорее увидеть Каро.
Он лежал у самого стола на спине и курил трубку. Когда я подошел, он повернул голову, а после снова отвернулся и уставился вверх.
— Каро, вы меня не узнаете?
Он молча покачал головой.
— Я был здесь с экскурсией. Вы тогда опасались за это дерево, а оно вон какое роскошное, более пышное, чем прежде, и, конечно, проживет еще пять тысяч лет!
Он снова посмотрел на меня печальными, задумчивыми глазами. Его усы и бородка, казалось, потемнели, а глубокая тень под деревом сглаживала морщины на загорелом лице.
