Луня, по примеру Шыка, тоже присел на корточки возле одного из трупов, закрыл глаза и провел рукой над телом. Там, где должна была быть рана, рука Луни обычно чувствовала холод. Не мороз, а внутренний холод, какой бывает от мертвяцкого камня на вершине кургана даже в самый знойный день. Луня умел это делать с раннего детства, и всегда находил у животных и малюток бессловесных болезные места.
Но сейчас Луня ничего не почуял. Словно бы чудя умер сам, от старости умер, или... Или чары его сразили, недобрые чары!
- Дяденька, чарами их, да? - выпрямившись, спросил он у волхва. Шык покачал головой:
- Нет, ничего такого. Тут все проще - и хуже... Прячь секиру, Зугур, она пока ни к чему. Мор это. Потому и селение покинутое нам встретилось. От мора бежали чуди, думали, что он в селении останется, а они уйдут. Но от мора так не уйдешь, не спрячешься. Все, други, пошли отсюда, а то как бы и к нам мор не прицепился! По реке пойдем, так быстрее будет. У Соленой воды свернем на полуночь - и прямо на Ледяной хребет выйдем. Так оно дольше, но надежнее. А раз надежнее, значит - быстрее...
* * *
Два дня, без роздыху, мчались они по ледяной броне огромной реки на закат, два утра солнце вставало у них за спиной, и два вечера садилось перед глазами. На третий день берега разошлись в разные стороны, лес, что рос на них, начал редеть, а впереди почуялся бескрайний простор. Море, Соленая вода, один из Краев Земли, по поверьям родов. Луня теперь знал, что это не так. Нет у Земли края, ибо кругла она, кругла, как мяч для килы-игры...
Свернув к полуночи, вновь вступили походники под лесную сень. Тут, недалеко от морского побережья, росли сосны, одни лишь огромные, в несколько обхватов, медноствольные сосны, чьи вершины, как казалось Луне, подпирали небеса, как столбы в хижинах хуров подпирают крышу.
На лызунках бежать по такому лесу - одно удовольствие, подлеска, поросли молодой совсем нет, ничего не мешает, а вот с топливом для костра тяжко - стволы у сосен внизу голые, сучьев, что сверху падали, под толстым слоем снега не видать, а рубить треохватный ствол походным топориком целую семидицу придется, какое уж тут к лешье торопление!
Но, хвала богам, и мороз спал, да так, что днем на солнце таяли сугробы, а с древесных веток свисали сосульки и веселая капель звенела, радуя душу.
- Не уж-то весна уже пришла, дяденька? - спросил как-то на привале Луня у волхва, удивляясь теплу: - Ведь мы вона сколько на север пробежали, третья семидица пошла. Сейчас и дома-то у нас зима ещё стоит, только-только ведь свитун-месяц начался!
- Какая уж тут весна! - махнул рукой Шык, внимательно приглядываясь к небесам и принюхиваясь к сыроватому воздуху: - Да и на оттепель не похоже. Чудно как-то. Уж не чародейство ли какое, а, други?
- Чародейство, не чародейство, а по мне так - коли тепло, так и нам в помощь, стало быть, радоваться надо! - Зугур усмехнулся, закончил точить лезвие секиры, попробывал пальцем, нахмурился и вновь взялся за правило недоточил, не вывел до конца, в бою подведет оружие, и сложишь голову, а все отчего - поленился, как должно, сделать.
Луня, у которого и меч и цогский кинжал всегда были в порядке, убрел в сторонку, прислонился к желто-бурому сосновому боку, выпростал из-под шапки ухо, приник им к стволу, закрыл глаза и вслушался в жизнь могучего дерева. Не верилось Луне, что не весна пришла, надоел уже мороз, надоели метели. Слушал ученик волхва, не проснулся ли сок в сосне, не потек ли по древесным жилам, пробуждая дерево от спячки. Конечно, кому не попадя такого не услыхать, но Луня недаром волхвовству учится, умел кое-что.
Слушал он, слушал, вникал, обостряя слух, распускал все ниточки свои чуешные, силился - и услышал. Но не ток крови сосновой, а другое - услышал плач далекий, не древесный, не звериный - человеческий плач. Баба плакала, недалеко, на полуночь и восход в десяти полетах стрелы. Вот такая весна...
* * *
Ее звали Вокуя и она была родом чистокровная чудя. Похожая на затравленного зверька, грязная и замурзанная, в плоховыделанных, кислопахнущих шкурах, с колтунами в спутанных волосах, она не ела, не мылась, и не спала уже две семидицы. Все родичи Вокуи ушли в лучший мир так она сама сказал Шыку, единственному из троих путников, с кем стала разговаривать.
- Видать, мор унес всех её родных. Не пойму, как она-то убереглась? угрюмо проговорил волхв, когда напоенная отваром из ягод и шариков мурцы чудя уснула у костра.
Нашли её быстро. Едва Луня услыхал плач, он тут же бросился за волхвом и Зугуром. Путники, идя на звук, вышли в конце концов к большой поляне, посреди которой, на высокой, раздваивающейся в трех человеческих ростах от земли сосне, сидела и горько рыдала худая простоволосая девчушка. А вокруг соснового ствола стояли и сидели, высунув из пастей розовые парящие языки, волки, крупные, почти черные в сумерках. Зугур вскинул было лук, но Шык удержал его. Вынув из колдовской котомки серый камень на кожаном шнуре, амулет Хорса, волхв метнул его в вожака, и волк, вначале ощерившись, вдруг коротко взвыл, и повинуясь его приказу, волки один за другим скрылись меж сосновых стволов, и пропали во мраке надвигающейся ночи.
Путникам пришлось повозиться, снимая найденыша с дерева. Когда опасность миновала, девочка, взметнувшаяся до этого на спасительный ствол единым духом, теперь не могла сама слезть с него. Зугур, связав несколько кожаных ремней меж собой, закинул один конец наверх, на дерево, Шык, немного говоривший по-чудьски, велел девочке обвязать себя, а потом все трое походников ухватились за нижний конец, и потихоньку спустили Вокую вниз.
Она проснулась на рассвете, вскочила, затравленно озираясь, метнулась к мешку с остатками припасов, выхватила оттуда ломоть вяленного мяса, и с рычанием впилась в него меленькими острыми зубками.
- Эх ты, голодень лесная! - усмехнулся проснувшийся Шык, велел Луне запалить костер, а сам подсел к жующей жесткое мясо чуде и спросил:
- Э-э... Скажи, Вокуя, откуда пришла смерть, что увела твоих родичей в иной мир?
Девочка замерла, не выпуская мяса изо рта, в её глазах плеснул ужас, страх воспоминания, она задрожала, но волхв положил свою морщинистую руку на её грязный лоб, прошептал тихо нужные слова, и Вокуя успокоилась. Давясь полупрожеванным мясом, девочка начала говорить, а Шык переводил присевшим рядом Луне и Зугуру:
- В их селении было немного домов, и в них жили только люди её крови. Была ночь. Она вышла из дому, поздно, когда все её родные уже спали. Она пошла... В амбар, что ли? В дом, где хранились колоды с медом, одним словом. А-а-а! Она тайком медком полакомиться захотела, вот чего! Так, дальше... В селение вошел старик. Что за старик?
Шык удивленно посмотрел на чудю и повторил свой вопрос на её языке. Вокуя вздрогнула, но справилась с собой и продолжила говорить, а следом за ней зазвучал и голос Шыка:
