Глава четвертая
А Надя Переборова между тем...
Да, читатель, пора уже вспомнить о Наде. Увлеченные описанием первых минут пребывания на Земле представителя
иной цивилизации, мы оставили ее в весьма затруднительном положении. Представьте-ка себе, что это в ваши ежедневные пятичасовые упражнения на виолончели врывается телефонный звонок и Миша Стерженьков не своим голосом выпаливает в трубку ворох бессвязных, бессмысленных фраз - о двадцати секундах, будто бы оставшихся до события исключительной важности, о зачете по теории техники толкания ядра и, наконец, даже о каком-то космическом корабле неземного происхождения!.. Представьте себе затем, что Миша Стерженьков после всего этого замолкает на полуслове и в трубке воцаряется тишина. И что спустя еще несколько секунд в ней раздаются короткие и частые гудки. Ну, что могла бы подумать Надя после подобного звонка?
Конечно, она даже не знала, что и подумать.
Растерянно она оглянулась на дедушку, в глубоком кресле читающего старинный роман "Вокруг света на бриге "Императрица Анна". Дедушка ушел в свое занятие так, как только он умел это делать, и не замечал ничего на свете.
Надя положила трубку на рычаг и еще несколько минут оставалась у телефона, надеясь, что вот-вот он зазвонит снова. Но в комнате стояла глубокая тишина, нарушаемая только шелестом старинных пожелтевших страниц да попыхиванием дедушкиной трубки.
И когда стало ясно, что звонка больше не будет, Надя растерянно вернулась в свою комнату и... снова взяла смычок. Чтобы выполнить ежедневную, обязательную норму, оставалось играть еще ровно час, и рука исполнителя постепенно крепла, мощнее, увереннее звучал инструмент, мелодия заполняла комнату и словно бы растворяла ее стены, чтобы открыть какие-то новые горизонты, совсем иные, непривычные миры,- ведь именно это делают со слушателем настоящая музыка и безупречное исполнение.
И никто не упрекнет Надю Переборову за то, что она после такого звонка вернулась к занятиям. Сильным и волевым натурам дано умение продолжать работу, что бы ни происходило вокруг, а ведь работа, труд наш - самое главное в жизни. Нельзя ее останавливать, какие бы не потрясали нас личные события, надо продолжать свое дело, несмотря ни на что... и, если уж остается еще час упражнений, значит, необходимо снова браться за смычок. Твердым и волевым человеком была Надя Переборова, всегда умела взять себя в руки и сосредоточиться на единственно главном, и эти ее качества, разумеется, особенно ценил Миша Стерженьков.
Широко и мощно струились по квартире звуки старинного инструмента (дедушка, Афанасий Никитич, привез его в подарок внучке из последнего своего кругосветного путешествия, победив на аукционе в одном из зарубежных городов, знаменитом старыми мастерами виолончельного дела).
Плыли куда-то, подхватив белоснежными парусами ветры мелодий, модели корветов и бригантин, венчавшие книжные шкафы с лоциями и морскими романами. Словно бы под звуки виолончели танцевал "Яблочко" юный тогда еще дедушка на пожелтевшей настенной фотографии времен русско-японской войны. (Звуки очередного упражнения и в самом деле пусть отдаленно, но напоминали знаменитую мелодию, так популярную на русском флоте.)
И медленно, очень медленно совершали методичную свою работу стрелки старинных часов голландской работы, вывезенные дедушкой из города Барра-ди-Сан-Жуан на побережье Бразилии, на которые то и дело посматривала Надя Переборова.
(Вот и получается, что нет человека без слабостей? Усилием воли заставив себя вернуться к инструменту, Надя все-таки не смогла справиться с желанием, чтобы оставшийся час пролетел как можно скорее. Но нельзя проявлять к ней и чрезмерной строгости: крайняя молодость может извинить Надю, со временем она, конечно, воспитает в себе еще более сильную волю.)
Надя исполнила Второй концерт Дупелькова и еще несколько пьес для виолончели, написанных современными и старинными композиторами. Затем, тренируя руку, она принялась играть гаммы. Но и после гамм до истечения часа оставалось еще несколько минут, и она снова начала отрабатывать некоторые места Второго концерта Дупелькова, которые пока не во всем удавались. Наконец голландские часы мелодично отбили время, и Надя бережно убрала инструмент в футляр. Дедушка все еще был поглощен старинным романом. Не желая его отвлекать, Надя написала ему записку азбукой Морзе - принятым между дедушкой и внучкой способом общения моряков - и тихо выскользнула из квартиры.
Быстро сбежала она вниз по лестнице. Спустя несколько мгновений стояла уже на трамвайной остановке. И, сменяя поочередно трамвай, метро и троллейбус, стремительно стала преодолевать километры большого города: к сожалению, Надя Переборова и Миша Стерженьков жили в разных его концах. Надя спешила узнать, что же значил этот загадочный, необъяснимый, невероятный телефонный разговор.
Звонок юной виолончелистки был длинный, взволнованный. Затаив дыхание, Надя прислушивалась к шагам за дверью, и дверь наконец отворилась. Улыбнувшись гостье приветливой, милой улыбкой, Таня Стерженькова сказала с порога:
- А, Надя!.. Здравствуйте, я очень рада вас видеть! Проходите, пожалуйста!.. Почему-то вы давно у нас не были... Наверное, экзамены?..
И Надя широко раскрыла глаза и даже растерянно отступила назад. Удивление Нади Переборовой было безграничным:
ей показалось, что не Таня Стерженькова открывала ей дверь, а совсем другой, совсем незнакомый и, по-видимому, очень хороший человек, примерная и воспитанная ученица седьмого класса.
Куда только девалась отвратительная привычка младшей Мишиной сестры, дерзко глядя прямо в глаза собеседника, высказывать свое мнение о нем на неизучаемом обыкновенными людьми исландском языке! Где были непочтительность к старшим, вертлявость, а также и многое другое, что - не секрет - бывает подчас свойственно представителям подрастающего поколения. И даже внешний вид Стерженьковой Татьяны претерпел теперь разительные, необъяснимые перемены.
(Каким запомнила этот вид Надя? Прежде - джинсы, непременно вельветовые и непременно фирменные, украшенные наклейкой, и такая же фирменная блузка. А вдобавок Мишину сестрицу всегда отличала растрепанная прическа и негармонирующее сочетание красок на глазах, губах и ресницах.)
Перемена была полной и непонятной, и Надя Переборова во все глаза, не веря им, продолжала рассматривать простое и милое синее платьице в горошек (его длина была нормальной, естественной), две симпатичные косички, перехваченные бантиками голубого цвета, и голубые же домашние туфельки с каблуками длины не большей и не меньшей, чем та, которую требует не мода, а целесообразность.
