Девочка из "Сталкера". Мутантка. Может быть и он тоже мутант? Но мать-то с отцом никогда с атомным производством дел не имели, в зараженных зонах не проживали... хотя откуда мы знаем? Только сейчас тайное становится явным, взять ту же историю на Урале. Или аварию на Ленинградской атомной. Или тот же Чернобыль, только не четвертый, а первый блок, в восемьдесят втором году. А сколько еще не знаем? Да и разве только радиация? А химия, а то, о чем и вообще пока ни слухом ни духом не ведаем?
Но почему тогда эти странные способности проявились только сейчас?
Что послужило катализатором? А сны? Это же какие-то чужие сны!
В общем, решил Панаев, надо идти в больницу. Завтра, до обеда.
Показаться с утра на работе, отпроситься у патрона и послушать, что
по этому поводу скажет медицина.
Настроение у Панаева немного поднялось, хотя и не очень. Он добросовестно досидел до конца рабочего дня, сослуживцы не тревожили, видели, что он не в своей тарелке, а потом подвез Зою до дома и покатил к себе. Зоя предлагала зайти к нему, приготовить ужин и помочь в случае чего - а вдруг ему опять станет плохо? - но он вежливо отказался. Он с трепетом и любопытством ожидал прихода ночи, словно мальчишка у заброшенного дома, где, по слухам, водятся привидения.
Он вошел в прихожую, бросил на трюмо свежие газеты. Из комнаты не спеша вышел кот, начал потягиваться, туманно глядя зелеными глазами.
- Всю жизнь проспишь, Барсуарий, - назидательно сказал Панаев. - А я скоро вообще сон потеряю. Пошли ужинать, соня.
Кулинарничать Панаев научился в последние годы своей прошлой супружеской жизни, когда они с женой только сосуществовали в одной квартире, поддерживая зыбкий нейтралитет и все больше не вынося присутствия друг друга. И ужин они готовили каждый для себя, жена раньше, а он позже, перечитав все газеты. Теперь он читал газеты после ужина.
Он изучил спортивные новости и перешел к сообщениям из-за рубежа. Кот устроился на диване и задремал. Событий было много. Прошел тайфун. Объявлен состав нового правительства. Состоялась манифестация протеста. Выделены средства на строительство ядерного реактора. Зафиксирован видеокамерой полет НЛО. Начинается суд над наемниками. Изучается вопрос о грамотности населения. Шесть человек получили ранения. И прочее.
Сообщение областной молодежной газеты (Панаев до сих пор выписывал молодежку) вызвало у него скептическую усмешку. Корреспондент Л. Ермоленко со слов жителей пригородного села Веселый Гай описывал полет слабо светящихся шарообразных объектов, имевший место поздним вечером шестнадцатого сентября. Панаев подумал, что тарелочный бум наконец-то достиг окрестностей их областного центра, потом прочитал большую статью о местных комсомольцах-наркоманах и интервью с одной из доморощенных интердевочек. Страничку юмора он читать не стал - было ему не до юмора.
Телефонный звонок заставил его отложить газету. Он вышел в прихожую, включил свет.
- Витя, как ты там? - В далекой Зоиной комнате слышались возбужденные мужские голоса. - Ничего не случилось?
- Да вроде нет. - Он посмотрел в зеркало. Там отражался худощавый, чуть выше среднего роста темноволосый мужчина в спортивном костюме. Лицо у мужчины было вполне нормальным, только глаза смотрели настороженно.
- Все в порядке, знакомлюсь с прессой. В Греции тишь и благодать. А у тебя маленький праздник кабана?
- Да нет, - Зоя облегченно рассмеялась. - Это телевизор, третья серия... Ах, ну да. А что такое маленький праздник кабана?
- Кто-то рассказывал. Это, кажется, в Сибири. В общем, две недели водку пьют. Или два месяца. Неважно.
- Витя, - голос Зои стал совсем тихим, - с тобой что-то делать надо. Тебе обследоваться надо.
Панаев уныло посмотрел на ссутулившеся отражение:
- Слушаюсь, Монроз. Завтра пойду.
- Витя, не смейся. Я серьезно.
- И я серьезно. Смотри свою третью серию.
- Витя, будет плохо - звони. Целую.
- Взаимно.
Он положил трубку и пошел к своим газетам. В окнах соседнего дома трепетал потусторонний свет - там шла третья серия. В городе было тихо.
*
[Текст рассказа "Что-то происходит?.." - сон-видение Панаева].
И зазвенело, зазвенело... Задрожало и рассыпалось, словно разбили огромное зеркало. Исчезло.
Панаев вскочил с дивана - с шелестом упала на пол газета, - бросился почему-то к балкону, потом, сообразив, в прихожую. Телефон не успокаивался.
- Да?
- Привет, Витек! Славик. Слушай, глянь мой "Дженерал". Не пашет, понимаешь, цвет пропал, а тут Боря кассеты из Одессы приволок. Сплошное новье! Заскочи, а? Или нет, лучше я к тебе. Завтра заскочу на работу, лады?
Панаев молча соображал.
- Витек, спишь?
- Есть ли в этом закономерность? - медленно произнес Панаев. - Стена и огни.
- Ты что там, бухаешь с кем-то? Все, не мешаю. Так я заскочу завтра после обеда, глянешь на аппарат. Идет?
- Идет, - бесцветным голосом ответил Панаев, так ничего и не сообразив.
- Все, салют!
Он вернулся в комнату. сел в кресло. То, что привиделось ему, происходило действительно с ним. Это был не сон, он находился в самой настоящей реальности, и все знал о себе, знал все свои мысли и чувства, он действительно жил той, другой, жизнью, где была совсем другая, не похожая на эту, комната, и совсем другое кресло, и книжные полки, которых нет и не было здесь, где он думал совсем о другом, о чем никогда не думал здесь. Это было с ним - и в то же время это никак не могло быть с ним, потому что никогда в жизни не знал, не ощущал и не переживал он ничего подобного, и слышать не слышал о планете Анизателла и каких-то галактических Странниках. Но как же реален, отчетлив и ярок был тот, другой, мир с табачным дымом (а он никогда не курил!), книгами на столе - Пруст, Мильтон (а он никогда не видел и не читал этих книг!), зелеными огнями на гигантской стене, каким-то двойником - и он, Виктор Панаев, чувствовал себя в этом мире как у себя дома, хотя что-то где-то и бунтовало, и возмущалось, и трепетало от недоумения...
Да, он тоже читал, хотя и без всякой системы, все, что попадалось под руку в библиотеке, недавно вот проштудировал "Одиссею". Гомер говорил о двух воротах для вступления снов: лживые, несбыточные приходили через ворота из слоновой кости; те, что сбываются - вылетали из роговых. Но его-то сны появлялись совсем из других, третьих, ворот. Они были снами-воспоминаниями. Воспоминаниями о том, чего с ним никогда не происходило, да и не могло происходить. Они были отражением какой-то другой жизни, которая казалась жизнью его, Панаева. Или не казалась?
Слегка кружилась голова. Кресло словно покачивалось, что-то сыпалось с легким шорохом, и как будто сгущался туман...
*
