— Вы, ведрис Калия, главное, зонтик не забудьте прихватить и галоши! Ливень готовится прямо страх!..
— Ладно, ладно! Зубоскаль себе! — откликается жена откуда-то изнутри дома. — Тот смеется хорошо, кто смеется последним!..
— Сегодня я, наверное, буду и первым и последним! Все признаки налицо! Но ты, Калюни, давай все-таки поторапливайся, а то весь молебен прозеваем!
— Иду!..
Через минуту Калия появляется на пороге дома. На ногах у нее в самом деле белые резиновые боты, под мышкой зонтик. В руках она держит толстенный молитвенник с заложенной в него карточкой, той самой, на которой изображен бог единый на облаке и напечатан текст молитвы о ниспослании дождя.
Дуванис продолжает подтрунивать над своей молоденькой женой, но та не сердится на него. Она твердо верит, что сегодня увидит великое чудо, а он, этот милый окаянный безбожник, как себе хочет. Но смеяться он потом перестанет. А может быть, даже и уверует!..
Выйдя на пыльную деревенскую улицу, супруги быстрым шагом направляются к часовне бога единого, воздвигнутой много веков назад посреди деревенской площади.
Из других домов тоже выходят люди: крестьяне, крестьянки; старики, старухи, молодежь. Всюду виднеются дождевые плащи, резиновая обувь, зонтики. У многих в руках древние деревянные изображения бога единого, семейные холсты с вытканными мистическими символами, тяжелые молитвенники в кожаных переплетах. Знаменитые карточки с текстом молитвы о дожде можно увидеть у всех, даже у подростков.
На плацу перед часовней уже собралась толпа человек в пятьсот.
Из часовни выходит пожилой толстый священник местного прихода, благочестивейший аб Субардан. На нем праздничное золотисто-желтое облачение, перехваченное по животу широким зеленым поясом; в руках серебряная курильница, испускающая приторно-сладкий дымок. За абом появляются служки со священными синими знаменами, затем местные старики выносят портативный алтарь, полотнища с символами, жертвенные факелы, наполненные нефтью, балдахин на четырех палках и прочее.
Аб Субардан становится под балдахин и делает знак старейшине храма. Тот, старательно прокашлявшись, выкрикивает пронзительным голосом первую фразу священного гимна. Толпа отвечает ему нестройным заунывным пением. Священник под балдахином, усердно размахивая дымящейся курильницей, медленно трогается вперед. За ним несут алтарь, густо чадящие жертвенные факелы, знамена, полотнища с символами. Толпа приходит в движение, ползет за колыхающимся балдахином, на ходу вытягиваясь в длинную колонну. Сотни ног поднимают в горячий воздух целые облака мелкой, как пудра, бурой пыли…
Пока колонна движется по деревне, из-за низких каменных заборов ее провожают темные морщинистые лица самых древних стариков и старух, вперемежку с круглыми мордашками малолетних детей. Из многих подворотен яростно лают растревоженные собаки, там и сям раздается надрывный крик осла…
Дуванис и Калия пристраиваются в самом хвосте шествия.
Колонна выходит за деревню и вскоре достигает асфальтированного шоссе. Пыль исчезает. Приободренный аб Субардан прибавляет шагу.
Пройдя с километр по шоссе, он сворачивает на проселочную дорогу, уходящую в поля. Колонна ползет за ним словно гигантская змея…
Вот священник поднимается на холм, через вершину которого проходит шеренга стройных кипарисов с устремленными ввысь ракетоподобными кронами.
«Отличное место! Наверное, тут и молиться будут…» — думает Дуванис, которому уже осточертело это бессмысленное шествие по невыносимой жаре.
Но аб Субардан ведет колонну дальше, вниз с холма.
— Ты, Калюни, ступай себе с ними, а я подожду тебя здесь, на горушке!.. — шепчет Дуванис своей жене.
Калия смотрит на него с грустным укором, но ничего не отвечает. Восприняв это как молчаливое согласие, Дуванис ласково хлопает жену по спине и отстает от колонны.
С вершины холма ему видно, как благочестивейший служитель бога единого ведет свою паству низинкой еще с полкилометра и, наконец останавливается возле высокого шеста, увенчанного лоскутком белой материи. Балдахин, растерянно пометавшись, свертывается. Пение смолкает, и вместо него до Дуваниса доносится гулкое троекратное «ашем табар!». Потом наступает полная тишина. Колонна быстро обтекает аба Субардана со всех сторон, превращается в плотную толпу…
При мысли, что скоро ему придется выступить перед этой толпой односельчан с разоблачительной речью, Дуванис чувствует под сердцем неприятный холодок.
«Пусть себе молятся, а я пока отдохну, приготовлюсь…» — думает он и, прежде чем лечь в тень под кипарисы, осматривает окрестность.
На севере, на самом горизонте, синеет зубчатая гряда горного кряжа. Это знаменитая Робра Вэрра — богатое свинцом, серебром и ураном предгорье могучего, поднебесного Ардилана, за которым где-то в неведомой дали проходит граница Марабранской провинции. В противоположной стороне, на юге, в голубоватом трепетном мареве угадывается близкое море. На востоке, совсем рядом, рукой подать, торчит гигантский дымящийся частокол заводских труб Марабраны. А на запад — на запад простирается бесконечная гладь полей, на которых даже невооруженным глазом можно различить десятки многолюдных крестьянских сборищ из других деревень и сел провинции. Там тоже готовятся к торжественному молебну…
Вблизи, по шоссейной дороге, проносятся автомобили. Вот закрытый черный лоршес замедлил ход, сворачивает с шоссе и, плавно покачиваясь на рессорах, движется к холму.
«Туристы, должно быть», — с неприязнью думает Дуванис и ложится в тень на желтоватую, выжженную солнцем траву.
Черный лоршес, глухо ворча, вскарабкался на вершину холма и здесь замер, словно гигантский жук, на самом солнцепеке. Из него выходят двое. Они совершенно разные: один — маленький, сухощавый, подвижной, в белой соломенной шляпе; другой — высокий, представительный, важный, в просторном кепи и в темных очках. Но чем-то эти двое разительно похожи друг на друга. Чем? Ну конечно же бородками! У обоих лица украшены великолепными изящными эспаньолками…
Прибывшие осматриваются по сторонам, замечают лежащего в тени Дуваниса и направляются к нему.
— Эй, вы, молодой человек! Вы почему не на молебне? — строго спрашивает высокий в кепи.
— Рано еще, — отвечает Дуванис, сладко зевая, — мой черед настанет после того, как его благочестие аб Субардан оскандалится со своим чудом!..
— Вы, что, коммунист?
— А вам какое дело, ведеор?…
— Послушайте, любезный! — вмешивается другой, в соломенной шляпе, свободно владеющий местным говором. — Мы тут с коллегой… того… хотим крутить фильм. Документальный фильм о молебне. А вы нам мешаете. Даю десять суремов, если вы добровольно удалитесь с холма. Согласны?
