Ассимиляция, смешанны браки – и вся метапсихическая активность растворилась бы в них без следа и без нашего ведома. Но от великого предначертания так просто не отмахнешься.
Французские канадцы сопротивлялись с тем же упорством, какое в свое время доставило немало хлопот их британским соотечественникам. Подрывные действия ирландского духовенства заставили нас еще упорнее цепляться за наше наследие. И церковная иерархия сдалась, пошла на спасительный компромисс. Мы сохранили свои приходы, свои школы и свой язык. По большей части франко-канадцы женились на соплеменницах, увеличивая свою гомозиготность, накапливая замечательные гены, поставившие нас в авангарде грандиозного эволюционного скачка человечества.
Канюки Новой Англии так и не ассимилировались, пока Вторая мировая война не разрушила прежние общественные структуры. Лишь в послевоенные годы наш этнос растаял почти безболезненно. Однако он просуществовал достаточно долго, чтобы породить Дона, меня… и других, о чьем существовании мы в раннем детстве и не подозревали.
Южный Бостон, Массачусетс, Земля
2 августа 1953 года
Он шел домой после утренней службы в церкви Пресвятой Девы и тащил с собой пачку воскресных газет и продукты (отец вдруг вспомнил, что в доме шаром покати). Внезапно им овладело уже знакомое тревожное чувство, но он попытался разуверить себя: «Нет! Я не дома, не с ней! Быть этого не может!»
Не может, а есть. Во рту скопилась горькая слюна, ноги подкашивались, мозг пронзала боль, разделенная с умирающей, которая наверняка утянет его за собой, если он от нее не отступится.
Здесь, под жгучим солнцем, за шесть кварталов от дома, он вне опасности. Как она дотянется сюда со своей назойливой болью? Слишком далеко…
Иное дело в темной и затхлой комнате, где одна свеча в лампаде синего стекла горела перед ликом Богоматери Скорбящей (обнаженное розовое сердце пронзают семь мечей), а другая вместе с четками была зажата в костлявых пальцах. Ум ее взывал к нему: О чуде молю, Кир, о чуде, это испытание Он посылает всем, кого любит, страдай, молись истово, не помолишься – Он не внемлет, не дарует чуда…
Чужая агония передалась ему в полной мере, когда он свернул на улицу Д. Несмотря на ранний час, когда большинство сограждан либо нежатся в самом сладком сне, либо считают минуты до окончания мессы («Скорей бы открылись таверны!», «Скорей бы погонять мяч на пустыре!»), мостовая была забита машинами, но на заплеванном тротуаре он не увидел никого, кто взывал бы к нему, испытывая боль…
Ни души. Только издыхающий пес.
Вон он, в сточной канаве, перед химчисткой и пошивочной мастерской Макналти. Должно быть, сбило машиной. Черт возьми, его никак не обойдешь, разве что сделать крюк по игровой площадке, а сумка такая тяжелая, жара такая адская, мольбы так настойчивы и так хочется посмотреть!
Дворняжка без ошейника; белая шерсть в красно-коричневых пятнах липкой крови. Умные доверчивые глаза устремлены прямо на него, боль так и струится из них. За несколько метров на проезжей части расплылось темное пятно – видимо, там пес и угодил под колеса, а потом дополз до бордюра. Задние лапы совсем расплющены.
Девятилетний Киран О'Коннор едва удержался, чтоб не обмарать блевотиной свой самый непотрепанный выходной костюмчик. Пес не выживет. Не может выжить, уж больно его изувечило! (Ее смерть иная – она вся внутри и, может быть, поэтому не вызывает такой жалости.)
– Ну что, приятель?.. Ах ты, бедолага!
Собачий ум излучал страдание, любовь, мольбу о помощи.
– И тебе чуда? – спросил Киран.
Конечно, тот его не понял.
Мухи, пожаловался он.
И действительно, мухи облепили раны, насыщались засыхающей кровью и дерьмом. Киран содрогнулся от омерзения. Тут, по крайней мере, он может помочь.
– Чуда не будет, – пробормотал он и аккуратно поставил сумку с продуктами на тротуар.
Стоило ему склониться над собакой и сосредоточиться, как туча мух в панике взлетела, поблескивая радужными крылышками, а он достал ее в воздухе. Маленькие зеленые тельца попадали на раскаленный асфальт. Киран О'Коннор улыбнулся сквозь слезы и повторил:
– Чуда не будет.
Пес благодарно взглянул и обратился к нему с новой просьбой:
Пить.
– Постой, у меня же молоко есть!
Вытащив из сумки литровую бутылку, он сорвал крышечку из фольги и бумажную наклейку. Хорошенько облизал их и сунул в нагрудный карман. Затем присел на корточки перед истерзанным телом и задержал дыхание, пытаясь унять головную боль. Прохладное молоко полилось в пасть собаки.
– Ну, давай, дружище, выкарабкивайся! Может, выживешь, а?
Животное испустило стон. Пес не смог проглотить, и под отвисшей челюстью образовалась белая лужица. Господи, какой виноватый, страдающий взгляд!
– Не надо! – прошептал Киран. – Пожалуйста, не умирай! Я… я попробую.
Над ними нависла тень. Мальчик, охваченный страхом, поднял глаза. Да это всего-навсего сосед, мистер Дуган, плешивый толстяк в промокшем от пота коричневом костюме.
– Ох, черт! – выдохнул он. – Ты, что ли?
– Нет, мистер Дуган, не я. Его машина сбила!
– Сам вижу. Ну, и чего ты с ним возишься? Дураку ясно, что он сдохнет. Смотри, как бы не укусил.
– Не укусит.
– Ишь, какой храбрец нашелся! Да еще удумал молоко на него переводить! Я сейчас приду домой и позвоню в Общество защиты животных, пусть пришлют кого-нибудь и. прекратят его мучения.
Киран убрал бутылку.
– А как они прекратят?
– Ну, дадут ему чего-нибудь. Да отойди ты от него ради Бога! Не то отцу скажу! – пригрозил он.
Нет! – мысленно произнес Киран. Ты отойди! Пошел прочь!
Дуган повернулся и ушел, оставив мальчика и пса в вонючей канаве.
– Я могу прекратить твои мучения, – прошептал Киран, заслоняя животное от палящего солнца.
Надо же, как просто, и зачем только мама все усложняет? Раньше он не думал, что это возможно. Одно дело мухи или крысы, на них ему плевать, а другое – собака и уж тем более человек…
– Ты что, хочешь утащить меня с собой? – настороженно спросил мальчуган.
Наполненные болью зрачки расширились.
– Не приставай ко мне со своей любовью. Лежи смирно.
Но пес не отпускал, и Киран, не выдержав этой хватки, решился. Положил пальцы ему на голову, между ушами и сделал то, что от него требовалось. Собачья шерсть вдруг вздыбилась, потом пес всхрапнул и застыл в неподвижности. Боль утихла.
Надо бы молитву прочесть, мелькнула мысль. Но на душе было так гнусно, что он просто прикрыл тело страницей из газеты. Полосу объявлений папа все равно не читает.
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
