Адвокаты Маккензи зашевелились.
— Что это означает? — спросил Гэллегер.
— Вас вместе с роботом могут задержать как свидетелей, — шепнул один из адвокатов, потом встал. — Ваша честь, все наши ответы давались на чисто теоретические вопросы.
— Но заявление робота было ответом на совершенно конкретный вопрос, — заметил прокурор.
— Робот не был приведен к присяге.
— Это легко исправить, — сказал прокурор, и Гэллегер почувствовал, как разлетаются его последние надежды. Он принялся лихорадочно рассуждать, а разбирательство продолжалось.
— Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?
Гэллегер вскочил.
— Ваша честь, я протестую!
— А против чего, собственно?
— Против приведения робота к присяге.
— Ага! — сказал Маккензи.
Судья задумался.
— Пожалуйста, объяснитесь, мистер Гэллегер. Почему этого робота нельзя приводить к присяге?
— Такая присяга имеет смысл только для человека.
— Почему?
— Потому что она предполагает существование души. Или, по крайней мере, теизм, личную религию.
Судья взглянул на Джо.
— Пожалуй, в этом что-то есть. Джо, вы верите в какое-нибудь божество?
— Верю.
Прокурор просиял.
— Значит, мы можем продолжать.
— Минуточку, — поднялся Мердок Маккензи. — Могу я задать свидетелю вопрос?
— Пожалуйста.
Маккензи повернулся к роботу.
— Джо, ты не мог бы нам сказать, каково твое божество?
— Разумеется, — ответил робот. — Это я сам.
С этого момента судебное разбирательство превратилось в теологический спор.
Когда временно освобожденный Гэллегер вместе с Джо отправлялся домой, юристы обсуждали животрепещущий вопрос: сколько ангелов могут поместиться на кончике иглы. Дело не могло двинуться с места до той поры, пока не будут установлены религиозные принципы робота. Все время, пока они летели в воздушном такси, Маккензи пытался убедить Джо в преимуществах кальвинизма.
Уже у самой двери он позволил себе небольшую угрозу.
— Я не хотел ставить вас в такое трудное положение, обратился он к Галлегеру, — однако под угрозой тюрьмы вы будете работать гораздо эффективнее. Не знаю, долго ли мне удастся покрывать вас, но если вы быстро выполните условия…
— Какие условия?
— О, мне нужно немного. Для начала — тело Джонаса…
— Ха! — ответил Гэллегер.
Вернувшись в лабораторию, он сел и впрыснул себе в рот порцию алкоголя, прежде чем успел подумать о маленькой коричневой зверушке. Потом лег, переводя взгляд с голубоглазого негенератора на Джо и обратно.
— Старая китайская пословица гласит, — наконец заговорил он, — что тот, кто первый откажется от словесных аргументов и начнет размахивать руками, признается в интеллектуальной несостоятельности.
— Разумеется, — ответил Джо. — Это не подлежит ни малейшему сомнению: если для доказательства своей правоты тебе нужен эксперимент, значит, ты плохой философ и логик.
Гэллегер вновь прибег к казуистике:
— Первый уровень: человекообразное животное — размахивание кулаками. Второй уровень: человек — чистая логика. А как быть с третьим уровнем?
— С каким еще третьим уровнем?
— Мир познаваем. Но только для человека, а ты не человек. Твое божество не антропоморфно. Итак, три уровня: животное, человек и то, что мы для удобства назовем сверхчеловеком, хотя ему вовсе не обязательно иметь с человеком что-то общее. Мы всегда приписывали теоретическому сверхсуществу божественные черты. Пусть это существо третьего уровня называется Джо.
— Резонно, — заметил Джо.
— В данной ситуации две основные логические концепции не находят применения. Мир познаваем для чистого разума, но вместе с тем и для опыта, соединенного с разумом. Но такие концепции второго уровня настолько же элементарны для Джо, насколько идеи Платона для Бэкона. — Гэллегер скрестил пальцы за спиной. — Возникает вопрос: что означают для Джо операции третьего уровня?
— Божественность? — предположил робот.
— Не забывай, что у тебя есть дополнительные чувства. Ты можешь сенсировать, что бы это ни значило. Нужны ли тебе еще традиционные логические методы? Скажем…
— Да, — признался Джо, — я сенсирую. А еще могу когитовать. Гмм…
Гэллегер вдруг вскочил с дивана.
— Ну и дурень же я! «Выпей меня» — вот он ответ. Заткнись, Джо, иди в угол и сенсируй себе на здоровье.
— Но я сейчас когитую.
— Тогда когитуй. Меня наконец-то осенило. Когда я вчера проснулся, то думал о бутылке с надписью «Выпей меня». Алиса, когда выпила бутылочку, уменьшилась, верно? Та-ак… где у меня энциклопедия? Жаль, что я так слаб в технике. Вазоконстриктор… гомеостатический… — о, есть! — демонстрирует механизм метаболизма, регулирующего вегетативную нервную систему. Метаболизм. Интересно…
Гэллегер направился к лабораторному столу и осмотрел все бутылки.
— Жизнь — вот сущность всего, а все прочее лишь ее проявления. Я должен был решить некую проблему для фирмы «Надпочечники Лимитед». Здесь были Джонас Хардинг и дедушка. Хардинг дал мне час на выполнение своего заказа. Вопрос заключался… в создании опасного и вместе с тем безвредного животного. Парадокс. Нет, не то. Клиенты Хардинга хотели переживать волнующее приключение и одновременно оставаться в безопасности. Лабораторных животных у меня нет… Джо!
— Ну, что еще?
— Смотри, — сказал Гэллегер, налил в стакан выпивку и смотрел, как она исчезает. — Что случилось с выпивкой?
— Ее выпила маленькая коричневая зверушка.
— А случайно, это не мой дед?
— Он самый, — ответил Джо.
Гэллегер виртуозно выругался.
— Что же ты мне сразу не сказал, ты…
— Я ответил на твой вопрос, — откликнулся робот. — Дедушка ведь смуглый, верно? И он, несомненно, животное.
— Но почему маленькое? Я думал, это будет существо размером с кролика.
— Единственным критерием оценки является сравнение с размерами данного вида. В сравнении со средним человеческим ростом дедушка мал. Вот и получается маленькая коричневая зверушка.
— Итак, это дед, — повторил Гэллегер, возвращаясь к лабораторному столу. — Просто его переключили на большую скорость. Ускоренный обмен веществ. Адреналин… Гммм… Теперь, когда я знаю, что искать, возможно…
Он умолк. Уже темнело, когда он влил в стакан содержимое небольшой пробирки, добавил туда порцию виски и подождал, пока смесь исчезнет.
Вскоре что-то замелькало то в одном, то в другом углу комнаты, начало постепенно материализоваться и наконец превратилось в дедушку. Дед стоял перед Гэллегером, трясясь как студень, по мере того, как проходило действие ускоряющего средства.
