Когда у нас родилась дочь, мы без колебаний назвали ее Ольгой. Валентина оставила в квартире все так, как было, когда у нас появлялся Солнечный зайчик. Она ни за что не позволяла делать мне в квартире какие-нибудь перестановки.
— Она еще вернется, — говорила Валентина. — Пусть для нее все будет привычным.
Прошло несколько лет. Наша дочь пошла в школу. Валентина заплетала ей в косы такие же большие банты, какие были у Солнечного зайчика, шила ей такие же платья. Она до мельчайших подробностей помнила девочку. Однажды она даже сказала мне, что наша дочь и лицом и фигурой походит на ту девочку. Прошло уже девять лет, и я не мог точно воспроизвести в памяти портрет девочки. Ведь и видели-то мы ее всего несколько раз.
Это произошло однажды вечером в конце мая. Валентина в это время была в командировке. В квартиру кто-то настойчиво позвонил. Так могла звонить только наша Ольга. Я открыл дверь, на пороге стояла, конечно, она.
— Почему ты так долго задержалась в школе? — строго спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Но ведь я уже была дома.
— Когда это? Что-то я не заметил.
— Сразу после школы. Я полила цветы, а ты сходил в кондитерский магазин. Мы пили чай. Ты еще был такой смешной. Потом я пошла готовить уроки и поиграть к Марине.
Теперь я посмотрел на нее удивленно. Цветы не были политы. Ни в какой магазин я сегодня не ходил.
— Ну и сочиняешь ты, Оля. Надо все-таки приходить домой пораньше или предупреждать, чтобы я не беспокоился. Садись кушать.
Мы сели за стол. Я взял газету. Она поглядела на меня сердито. А когда дело дошло до чая, она не вытерпела и спросила:
— Папа, почему ты не достанешь коробки с пирожными и конфетами? Ведь я же ничем не провинилась.
— Оля, о каких коробках ты говоришь? Я не покупал ничего сегодня.
— Покупал! Ты был такой смешной. Курил. И придумал смешную игру, как будто ты меня не знаешь и впервые видишь. Спрашивал, как меня зовут.
Я обжегся горячим чаем.
— Постой, постой! Что ты говоришь? Какую игру?
— Ну как будто бы мы не знаем друг друга. И еще сказал, что тебя зовут Онуфрием…
— …Балалаевичем! — заорал я во все горло.
— Балалаевичем, — засмеялась она и стала вдруг так похожа на быстрого, неуловимого солнечного зайчика, так похожа на ту Ольгу, на ту девочку. Вспомнил?
— Вспомнил, Олька! Все вспомнил! Так это, значит, ты и была?
Она захлопала ресницами. Выражения радости, испуга, удивления, восторга и недоумения возникали и исчезали у нее на лице.
— Ну а кто же это еще мог быть, папочка? Ты сегодня какой-то совсем смешной. То игру придумал, а теперь все забыл.
— Я все помню, только не могу поверить, что это была ты. Ты и цветы уже поливала? И играла на рояле? И я не знал, как танцевать лагетту? Правильно?
— Ты придумал новую игру, папочка?
— Придумал, Олька! Ты подожди немного, я сбегаю в магазин. Бегом!
Потом мы пили чай с эклерами «Снежный». Она так их любила. Я вспоминал то, что случилось со мной однажды, девять лет назад.
— А когда мы танцевали с тобой чарльстон, ты сказала: «Тебя, папочка, не перетанцуешь».
— Да. Смешно. — Она засмеялась, словно серебряные колокольчики рассыпались по полу.
— А Матильда спрятала пластинки с лагеттой.
— Ага! А она положила их на место?
— Положила. Станцуем?
И мы начали танцевать лагетту, новый модный танец.
Когда она ложилась спать, я осторожно спросил:
— Оля, когда ты шла из школы, а потом к Марине, — с тобой ничего такого не было?.. Ну голова, например, закружилась? Или еще что-нибудь?
— Нет, папа. Я встретила Кольку из шестой квартиры.
Ну Колька-то уж, конечно, не имел к этому никакого отношения.
— Спи спокойно, Оля.
Да, это была она. Солнечный зайчик. Но как она могли очутиться в прошлом? Девять лет. Я работаю столько лет над проблемой путешествии в прошлое, но я ничего не могу понять. А она так просто путешествует в прошлое и настоящее.… Значит, возможно что-то принципиально новое, другое. Значит, нам нужно искать другой путь…
Когда Валентина возвратилась из командировки, я ей все рассказал. Она мне сначала не поверила. Как такое может быть? И это говорит старый испытатель?
А я уже знал, что в скором времени я тоже появлюсь в том времени вместе с Ольгой. Человек, которого я однажды встретил с Ольгой, ведь это был я! Это я тогда, не в силах сдержаться, оглянулся и бросил быстрый взгляд на себя, тогда еще двадцатитрехлетнего.
— Помнишь тот день, когда ты ее увидела в первый раз? Она была так обрадована, что ты приехала из командировки. И сразу же назвала тебя мамой. Потом мы не попали в кино и гуляли по Лагерному саду. А потом она внезапно исчезла. Так вот. Вон на диване лежит ее портфель, но сама она еще дома не была. Я не знаю, как он попал в комнату. В котором часу она тогда исчезла?
— В девять, — одними губами прошептала побледневшая Валентина.
— В девять часов она позвонит в дверь и спросит, почему мы ее бросили в саду одну. И нисколько не удивится, что ты приехала, потому что для нее ты приехала тогда, на несколько часов раньше.
Все в этот вечер валилось из рук Валентины. Она и верила и не верила. Было уже довольно поздно, и Валентина на всякий случай позвонила всем знакомым, у которых могла быть Ольга. Но ее ни у кого не было.
В девять часов раздался звонок. Валентина не нашла в себе сил подняться с кресла. Я открыл дверь.
— Почему вы меня бросили в Лагерном саду одну? А? Признавайтесь! Испытываете на храбрость?
— Олька, — сказала Валентина и заплакала. — Солнечный зайчик!
— Почему ты плачешь, мама?
— Я ждала, я все время верила, что ты вернешься.
— Ну, мама, не такая уж я трусиха. Здесь всего-то четыре квартала.
Здесь «всего-то» было девять лет.
