Павлушин возвращается из экспедиции
Лето было позади. И тайга тоже там осталась. Я лежал на средней полке и смотрел в окно вагона. Внизу сидел какой-то гражданин. Сытенький. Бритенький. Лысенький. Подозреваю, что облысел, сидя в партере Малого оперного театра. Смотрел косо. Косился не столько на меня, сколько на мою поношенную робу. Личность, ничего не скажешь! Бросит фразу, а потом молчит. Разговаривал, разумеется, не со мной, а со стариком-профессором, ехавшим из Томска. Помолчит. А потом опять фразу бросит. Изображал из себя божество. Но каждое слово умел как-то произносить по-своему, с оттенком. И голосом играл. — Товарищ, — сказал он мне, — вы спиной закрываете пейзаж. Я в это время с полки слез. Не все же валяться на полке. И постоять тоже хочется. Пейзаж? Насмотрелся я за сезон всяких пейзажей. Однажды медведь в лабаз забрался и пытался разграбить. Пейзаж! Видно, любитель природы, но из тех, что любят ее из окна. Лысый очень важничал и в разговоре намеками давал понять, что имеет отношение к самым высшим артистическим и литературным сферам. Плевал я на его сферы! Если уж говорить о сферах, то мои сферы были выше его сфер. С тех пор как опубликовали найденную мною книгу, меня знал весь мир. А эта личность воротила от меня свою чисто выбритую физиономию, не подозревая, что в грязной робе едет далеко не самый последний человек на нашей немолодой, но красивой планете. Раз как-то просыпаюсь вечером и прислушиваюсь. Разговор идет о той книге. Профессор говорит: — Интересная книга, если, конечно, не трюк, не фальшивка, подброшенная каким-нибудь авантюристом. А лысый усмехается: — Вполне возможно. Не верю, чтобы с другой планеты кто-то доставил ее в сквер. Так себе скверик. Знакомое место. Я напротив живу. Возле Филармонии. — Вот как? — удивился профессор. — Чего же это вам так не повезло? Могли и вы подобрать эту знаменитую книгу, исходя из теории вероятности. — Стал бы я подбирать! А если бы уж подобрал, сдал бы в стол находок без всякого шума. Не люблю шумихи. — Да, шум вокруг этого издания создан неимоверный. С трудом достал экземпляр. В библиотеке очередище. Прочел. Потом еще раз прочел, уже в роман-газете. Конечно, не безынтересно. Но натяжек много. Много сомнительных страниц. И на Землю уж очень похожа эта планетка. А тот, кто нашел эту книгу, в какой-то экспедиции. По-видимому, еще что-то ищет. Непонятная история. Лысый зевнул. Потом сказал: — Знаете, я в жизнь на других планетах верю не больше, чем в загробный мир. Хватит нам и того спектакля, что показывает нам Земля. Мне этот фестиваль не нужен. И когда мне говорят, что есть еще полтора миллиарда населенных планет вроде Земли, мне кажется, что я слушаю сказку про белого бычка. А вы как полагаете? — Мне так думать нельзя, я математик. Привык иметь дело с большими числами. Планет, действительно, многовато. Тут уж ничего не поделаешь. От нас это не зависит. Хочешь или не хочешь, а приходится мириться с загадками природы. Я слушал молча. Мне доставляло истинное удовольствие не участвовать в споре и думать про себя: «А я имею некоторое отношение к этим загадкам и тайнам природы. Чуточное, но все-таки имею». Потом от всех этих мыслей мне стало как-то не по себе. «Заносишься ты, Павлушин! Принимаешь себя чуть ли не за Ньютона или Кеплера. А какой ты к черту Кеплер! Подобрал в сквере какую-то книжонку». Я цыкнул на себя: «Лежи и помалкивай! На свете самая ценная вещь скромность. Пусть ломается эта личность, задается своим знакомством с крупными режиссерами и писателями. Молчи, ради бога, молчи! И делай вид, что тебя это не касается». Но молчать просто нет сил, когда эта личность смотрит на тебя с таким видом, словно тебя тут нет. И ты сам начинаешь сомневаться, тут ли ты. Личность говорит: — Запах какой-то в купе неприятный. Протухшей рыбой воняет. Не переношу! И косится в мою сторону. Профессор принюхивается, потом говорит: — Нет, ничего. Пока терпимо. Можно, конечно, проветрить купе. Он обращается ко мне: — Вы как, молодой человек, возражать против свежего воздуха не будете? Я молчу. Это от моей робы пахнет рыбой. Не тухлой, конечно, но все-таки рыбой. Сам-то я не замечаю этого запаха. Привык. Проветрили. Потом профессор меня спрашивает: — Вы все молчите, молодой человек. Отчего бы это? Не принимаете участия в общей беседе. Какого вы мнения вот хотя бы об этом произведении? — И показывает мне роман-газету, где опубликован текст найденной мною книги. Я говорю: — Не читал. В тайге был… По радио текст слышал. Интересный научно-фантастический роман. — Это не роман, молодой человек. Это документ, истинное происшествие. Перевод делала кибернетическая машина Академии наук. Я беседовал с одним из участников работы по переводу. Язык не похож ни на один из человеческих языков нашей планеты. Лысый перебивает: — Я слышал, на полинезийские языки похож. — Чепуха! — возражает профессор. — Я точно знаю. — Он точно знает! — Я не выдержал и начал смеяться. Смеюсь. Они недоуменно смотрят на меня. А я смеюсь. — Над чем вы смеетесь, молодой человек? — Над собой смеюсь. Впрочем, это не важно. — А почему? — Да потому, что я и есть тот, который нашел в сквере эту самую книжонку, — Вы? — Я. — Не может этого быть!
И Веяд познакомил Туафа с Эроей, наконец-то познакомил. Уступил ли он настойчивой дерзости своего спутника? Нет. Это была не уступка, а нечто противоположное ей. Пусть этот декоратор и косметик убедится, что эта Эроя не настоящая Эроя, а только искусное отражение той, что осталась в другой части галактики. Может, Веяд это сделал, чтобы взглянуть на то, что называло себя Эроей, чужими глазами, увидеть со стороны, узнать что-то новое об этом странном существе. Веяд следил за выражением лица Туафа, когда декоратор увидел бесформенный комочек вещества. — Это не она, — сказал Туаф. — А кто же? — Не знаю, кто. Но знаю — другое. Вы говорили с настоящей женщиной, а не с этим жалким кусочком вещества. Не оно же вам сказало: «Я вас люблю»! — Не она? Но тогда кто? Кто мне это сказал? Может быть, мне сказала это настоящая Эроя с другого конца света? Туаф не ответил. С недоверчивым выражением лица он разглядывал этот шарик, в котором было спрятано нечто безграничное. — С кем же я разговаривал? — повторил свой вопрос Веяд. — Меня интересует, кто с вами разговаривал, а не с кем вы. — Я разговаривал вот с ней. — А почему же она сейчас молчит? — Потому что нужно нажать кнопку. Сейчас я ее нажму. И Веяд действительно нажал кнопку. Э р о я. Зачем ты разбудил меня, Веяд? В е я д. Я хочу познакомить тебя вот с этим дильнейцем. Его зовут Туаф. Я, кажется, тебе рассказывал о нем? Э р о я. Где? Здесь или еще на Дильнее? В е я д (изумленно). На Дильнее? Э р о я. Почему это тебя так удивляет? В е я д. Потому что на Дильнее я разговаривал не с тобой. Э р о я. Ас кем? В е я д. С той, чью память и ум ты отражаешь. Э р о я (обиженно). Я не зеркало. (Обращаясь к Туафу, чуточку игриво). Ваш спутник не отличается вежливостью. Т у а ф. Мне нравится ваш голос. Говорите, умоляю вас, говорите! Все мое существо превратилось в слух. Женский голос, мелодичный, полный таинственной музыки. Говорите. Что же вы замолчали? Э р о я (кокетливо). Ну, как ваши успехи в игре? Кто же кого победил вы гроссмейстера или гроссмейстер вас? Т у а ф. Гроссмейстер подставное лицо. За него играл логик, живший в конце позапрошлого века. Э р о я. Он разве не умер? Т у а ф. Умер, но тем не менее продолжает посмеиваться над своими партнерами. Его искусство было запрограммировано и вложено в этого искусственного гроссмейстера. Э р о я. Не может быть! В е я д. Почему не может? Тебя это меньше, чем других, должно удивлять. Э р о я. Ты хочешь сказать, что мне это знакомо по собственному опыту? В е я д (с грустью). Не знаю. Ничего не знаю. И ничего не хочу знать. Т у а ф (к Эрое). Мне нравится ваш голос, Я готов слушать вас весь день. Ваш голос полон жизни. Он здесь, ваш голос, со мной. Э р о я (с интересом). А что такое «здесь»? Я не понимаю смысла этого слова. Т у а ф. Хотите, я вам сейчас объясню? Э р о я (с интересом). Веяд объяснял много-много раз, но не смог объяснить. Может, вам это удастся? Т у а ф. Постараюсь. Здесь — это значит нигде в другом месте. Только здесь, рядом. Здесь — это значит, вы вся здесь, ваш голос и ваши желания, ваша мысль и ваше сердце, чье биение можно услышать, если приложить ухо к вашей груди. Здесь — это значит чувствовать ваше дыхание… Здесь… Нигде… Только здесь. Э р о я. Пока я еще не поняла. Но продолжайте. Мне нравится ваше волнение. Оно передается мне. Мне хочется понять смысл слова «здесь». Никогда еще мне так этого не хотелось. Но думаю, что одной логики недостаточно, нужно чувство. Продолжайте. Мне нравится, как вы говорите. Т у а ф. Здесь — это когда можно дотронуться, увидеть, убедиться, когда между мною и другим нет пространства с его космическим холодом. Э р о я. Продолжайте. Почему вы замолчали? Т у а ф. Я посмотрел на вас. И теперь я не уверен. Я. кажется, сам не знаю, что такое «здесь».
