- Конечно, раз вы это и заявили во всеуслышание.
- А мне надо было самой затыкать им рты, я так понимаю? И почему на десять минут, пока я находилась в морге, отозвали милицию, гарантирующую мне неприкосновенность?
- Я этими вопросами не занимаюсь.
- Разумеется. Вы просто попросили.
- Ну, знаете, это чересчур.
- Ничего подобного. Я прекрасно могу отличить правду ото лжи, знаете, за годы, проведенные с моим мужем, как говорится, царствие ему небесное, я прошла эту школу по высшему разряду. Так что вам достаточно открыть рот, а я уже могу сказать, что за этим последует.
- Сомневаюсь. Хотя вы были достаточно откровенны в своих комментариях о покойном.
- Я ничего не хочу и не собираюсь скрывать. Всегда найдется дотошный борзописец, который вытащит на свет порцию грязного белья и примется размазывать его на страницах какой-нибудь захудалой газетенки. А потом все это перейдет автоматом на телевидение как пикантные подробности нашумевшего дела.
Следователь хмыкнул.
- Да вы теперь надолго застряли на первых полосах, я вам с уверенностью могу это гарантировать. Давно уже в стране, я не говорю про наш тихий городок, не случалось убивать депутата Госдумы, пускай и бывшего, да еще и замминистра в прошлом. Уж год как минимум. Население изголодалось по сенсациям, а им передают исключительно принятие поправок к законам и разборки в парламенте: где кого сняли и кого поставили. Скажите, ну кого это может заинтересовать?
Женщина некоторое время молчала, потом неожиданно взглянула прямо в глаза следователю. Попыталась взглянуть - тот отвел взгляд,- и тихо сказала:
- Пожалуйста, мне хочется быть с вами откровенной. Но, прежде всего, ответьте на мой вопрос.
- Да, я слушаю.
- Вы считаете, что это я убила собственного мужа?
Следователь неторопливо прожал плечами, в его действиях сквозила уверенность:
- Это - одна из рабочих версий. Думаю, после пресс-конференции, если так можно назвать ваше общение с пишущей братией, кое-какие догадки в нее можно внести.
- И, позвольте спросить, какие именно? - на этот раз в ее голосе прозвучала просьба.
- Некоторое время назад, - начал он, осторожно подбирая слова, - я и в самом деле считал,... полагал, вполне вероятной версию о том, что именно вы использовали наемного убийцу для совершения расправы над покойным. Но... это было несколько дней назад, когда мы только приступили к изучению этого дела, - он внимательно посмотрел на женщину, та молчала, опустив голову. Теперь обстоятельства изменились, вы понимаете, надеюсь, о чем я... словом, я сильно сомневаюсь в этой версии. Тут что-то другое, возможно, и совсем не связанное с вами.
Он выдохнул. Женщина внимательно посмотрела на идущего рядом с ней следователя.
- Приятно слышать, - выдержав достойную паузу, произнесла она. - В любом случае, приятно.
- Что значит "в любом"? вы все еще уверены?..
- А почему бы и нет. Ведь вы не хотите оставить меня в покое. Я получила сегодня утром от вас повестку, в которой четко и ясно сказано...
- А, это, - следователь махнул рукой, - сущая формальность. Вам не стоит...
- Слушайте, не говорите мне слова "формальность". В ваших устах это всегда - какое-то испытание, некое исследование сущности человечества, в данном случае, представленное в моем лице.
Следователь усмехнулся.
- Вы - чрезвычайно мнительный человек. Уверяю вас, что... впрочем, я могу все вопросы задать сейчас, без протокола.
- Хорошо, - не без колебаний сказала она. - Я вас слушаю...
- Валерий Васильевич. Давно бы так. Право же, ничего сверхъестественного и тем более страшного не произойдет, если я вас кое о чем спрошу, а вы мне кое-что ответите. Разговор довольно пустячный пускай не на пару минут, но едва ли много больше.
- И стоило из-за этого огород городить? Могли бы просто позвонить.
- А вы бы тогда согласились? Нет, разумеется. Вот и пришлось принимать контрмеры.
- Очень остроумно, - она помолчала, давая возможность следователю начать свой разговор в привычной для него форме вопрос-ответ. Тем не менее, он по-прежнему молчал, точно собираясь с мыслями, потом вздохнул и медленно произнес:
- Странно, вы с ним прожили двадцать лет... - и снова замолчал.
- Что в этом странного.... Хотя, вы правы, я и сама толком не знаю, как прожила с ним все эти годы.
- Он вас старше на семь лет.
- Он уже работал и неплохо зарабатывал, когда мы сыграли свадьбу. Если на то пошло. Я тогда и представить не могла, что будет с нами потом... Он меня никогда в свои дела не посвящал, я, иной раз и понятия не имела, чем он занят. Впрочем, до того, что выяснилось... ну вы можете себе представить. Он занялся политикой, когда... как бы вам лучше всего объяснить... - женщина замялась. - Знаете, он был непредсказуемым и невыдержанным. И нетерпимым. Если бы не ребенок, я давно бы с ним разошлась, несмотря на все его доходы и прочее, я сильная смогла бы прожить, занималась бы чем-то своим.... Если бы решилась сразу, то растила Наташу и без его участия, он ведь сам никогда не занимался ничем, что было бы ему неинтересным, не приносило ощутимой выгоды. А ребенок - это скорее из раздела постоянных тревог и волнений, ему подобного и так хватало по работе, а когда ничего не чувствуешь к своей дочери...
- Он ее избегал, я так понимаю?
- Угадали, - она невесело улыбнулась, - Откупался, чем мог, практически никогда не разговаривал, только если ему было что-то надо... Наташа сама к нему не приставала никогда ни с расспросами, ни с просьбами абсолютно бесполезно. И притом он мог раздражиться и...
- Поднимал руку?
- Нет никогда, но обидеть ведь можно и словом. И куда больнее. Хорошо еще, не удивляйтесь, что я так говорю, хорошо, что он не так часто бывал дома, чтобы... наверное, будь его работа менее ответственна, отнимай она меньше времени, требуй к себе меньше внимания, постоянных скандалов, ссор, стычек и тому подобного не избежать было. А так мы жили как бы в разных временах, почти независимых, если не считать редких его выходных. Работать он мне не разрешал, ну и...
- Я понимаю.
- Вряд ли, - женщина покачала головой. - Все это надо пережить на себе.
- Значит, вы не жалеете, что...
- Я вам уже говорила об этом. И давайте больше не будем возвращаться к данной теме, мне она попросту крайне неприятна.
- Я прошу прощения. Еще раз извините.
И долгое молчание.
- У вас отвратительная работа, - неожиданно сказала она.
- Вы правы, - он не стал спорить, - Иногда она попросту непереносима, но... что ж поделать... приходится мириться и не с таким.
- Я понимаю. Простите меня, что я наговорила вам... не так давно... вы понимаете, после того, что случилось, мне было очень плохо. Попросту я была не в себе.
