К счастью… Уместно ли употреблять это слово? Машину удалось спасти, но какой ценой. К инженеру вернулись невеселые мысли: как-то их встретят в Риме, если вообще удастся туда добраться? Пытаясь отвлечься, он приподнялся, взглянул поверх кормы. Море было покойно, след луны бежал за триерой, на востоке в предрассветных сумерках начинала очерчиваться холмистая линия италийского побережья.
Центурион тоже ворочался на своем неудобном ложе. В отличие от инженера он пребывал в приподнятом настроении. Правда, на секунду у него мелькнула мысль, что какой-то болван из генерального штаба вздумает обвинить его в дезертирстве и предать военному суду. На всякий случай он принял свои меры: отрядил гонцов к наместнику провинции и своему непосредственному воинскому начальнику — легату с туманными донесениями об «особых обстоятельствах, побудивших его во имя интересов великого Рима временно покинуть вверенный ему пост». С этой предосторожностью он с головой окунулся в авантюру.
Центурион с удовольствием припоминал их путешествие к берегу моря, особенно минуты, когда он взял на себя управление огненной колесницей. Они предпочли объехать Библос миль за тридцать и после недолгих поисков обнаружили небольшую гавань, где стояли на приколе несколько купеческих судов. Этот осел-инженер вздумал нанять одно из них, но хозяин, почувствовавший, что они спешат и вдобавок избегают встречи с местными властями, заломил сумасшедшую цену. Тогда центурион вынужден был взять дело в свои руки. Он объявил корабль реквизированным и велел воинам, которых взял с собой, связать судовладельца и бросить его в трюм. Когда инженер по доброте душевной вступился за прохвоста, центурион резонно возразил, что только так они смогут вернуть судно хозяину.
Забавно, что из кораблей, стоявших у причала, они предпочли самый дряхлый — триера была спущена на воду чуть ли не во времена Антония и Клеопатры. Но на этом настоял Гелиобал, и, когда объяснил почему, все они прониклись энтузиазмом. Изобретатель не собирался прибегать к веслам и парусам, он имел наготове проект соединения огненной машины с кораблем, а триера с ее низкой посадкой больше подходила для этой цели. Им понадобились целые две недели, чтобы изготовить и установить огромное лопастное колесо, наладить передаточный механизм. Зато как лихо пронеслись они на всех парах вдоль берега, повергнув ниц всех случайных зрителей очередного чуда. Центурион с удовольствием хмыкнул, вспоминая эпизоды их плавания к италийским берегам: встречу с военным кораблем, капитан которого приказал им остановиться и был посрамлен сверх меры, когда триера, издевательски описав вокруг него несколько окружностей, показала корму и молнией исчезла за линией горизонта; или переполох, поднявшийся в прибрежных селах Мелиты[8], когда люди завидели огнедышащий корабль, стремительно мчащийся, почти летящий по волнам.
Честолюбивые мечты одолевали центуриона. Ему рисовались картины битвы, в которой участвовали десятки и сотни огненных колесниц, виды морского боя, где парусным и гребным судам вражеской стороны противостояли быстроходные и потому непобедимые машинные корабли римского флота. Всякий раз он повелевал войсками и переживал триумф, император вручал ему золотую фалеру[9] и возлагал на него лавровый венок. Впрочем, почему бы ему самому, владельцу огненной машины, не взобраться на Палантин?
Бодрствовал и Гелиобал. Забросив очередную порцию угля в жадную глотку своего детища, он прилег неподалеку и лениво наблюдал, как одна за другой гаснут звезды, погружаясь в серый свет дня. Мысль его блуждала в технических сферах, где он чувствовал себя волшебником. Почему бы не пристроить к делу молнию, думал он, разве все, что создано богами на этом свете, не предназначено быть использованным на благо человека? Потом перед ним мелькнула огненная машина, пристроенная на теле огромной птицы: двигатель заработал, медные крылья птицы вздрогнули и стали биться о землю, она медленно начала отрываться от земли и взмыла в небо.
Сквозь полудрему он услышал голоса и увидел двух солдат, несших стражу.
Зачерпнув вина из бочки, стоявшей у борта, они вполголоса о чем-то переговаривались.
— Дрянное вино! — услышал Гелиобал. — Должно быть, в пифос попала морская вода.
— Так не пей, — возразил второй.
Гелиобал увидел, как легионер повернулся, собираясь выплеснуть вино, как его взгляд пал на машину. Финикиец почти физически ощутил шальную мысль, мелькнувшую в голове воина: «Поддам-ка я пару, как в термах». Но крикнуть и остановить безумца он уже не успел…
Небольшой отряд римских воинов; несших караул на острове Капреи[10], наблюдал в то утро вспышку пламени примерно в десяти стадиях от берега. Затем волны донесли приглушенный шум взрыва.
— Звезда упала с неба, — заметил декурион, — здесь это случается часто.
Через несколько часов море вынесло на берег трупы и обломки триеры, среди которых были странные медные трубки, вызывавшие недоумение. А затем выплыл полуживой, обгоревший человек. Был он плотен, невысок ростом, с черной квадратной бородой и маленькими глазками, в которых застыло горе.
— Кто ты? — спросил декурион.
— Я почти бог, — ответил незнакомец. — Я создал огненную машину, которая может двигать колесницу по земле, корабль по морю, птицу по небу.
— Декурион переглянулся со своим помощником.
— Ты наглый враль или сумасшедший, — сказал он.
— Я создал огненную машину, — упрямо повторил чернобородый.
— Так где же она? — Взорвалась, утопив корабль. Погибли все: инженер, центурион, солдаты.
— Центурион? На борту был римский офицер? — Да. И инженер.
— Наплевать на инженера. Ты признался, что твоя идиотская машина послужила причиной гибели корабля.
— Не по моей вине.
— Это уже не столь важно, — возразил декурион. Он велел связать финикийца и бросить его обратно в море.
Группа туристов, приехавших в Ливан с разных концов света, осматривала величественные развалины Баальбека.
— Непостижимо, — воскликнул один из них, — как это древние, с их примитивной техникой, ухитрялись устанавливать тысячетонные плиты и тем более поднимать 45-тонные колонны! Я не ошибся, вы называли нам эти цифры? — обратился он к гиду.
— Да, — подтвердил тот, — все удивляются, как вы. Я к этому привык.
— Может быть, здесь поработали пришельцы из космоса? — заметил другой турист. — Я встречал где-то подобное предположение.
В результате гибели Гелиобала и его огненной машины паровой двигатель был изобретен позднее на 1600 лет.
