— Блин! — Голова раскалывалась, пульс участился, ухая внутри черепа отбойным молотком. Желудок выворачивало наизнанку. Внезапно пробрал страх: «это не просто мигрень, это приступ. Резкое повышение давления?» Мощный рвотный позыв понемногу утих. С минуту Мириам лежала неподвижно, ожидая пока уймется желудок и в глазах посветлеет. «Черт! А что если это аневризма?» Она сжала медальон с такой силой, что тот едва не продырявил ей ладонь. Она осторожно пошевелила руками и ногами — вроде как повинуются — и вздохнула от облегчения, правда не глубоко и с трудом. Наконец, уверившись, что желудок её не подведет, она рывком поднялась на колени и увидела…
Деревья.
Куда ни глянь — деревья.
В её комнатушке — деревья.
А стены куда запропастились?
Последующая ужасная минута просто выпала из памяти. Кругом стояла тьма, но не кромешная. Она очутилась в сумрачном лесу, на склоне, поросшем березами, вязами и прочими грозящими из сумерек деревьями. Под ней была голая почва, а стул нелепо валялся в зарослях кустарника, разросшегося у подножия здоровенного клена. Оглядевшись, Мириам не увидела никаких признаков своего дома или соседних жилищ, равно как и фонарей вдоль автострады. «Неужто во всем районе свет вырубили? А со мной что такое? Ходила во сне?»
Она поднялась на ноги. Шлепанцы ни в какую не желали шлепать по лиственной мульче и жухлой траве. Мириам пробрал озноб. Холодрыга. Не зимняя стужа, но, черт побери, довольно свежо, чтобы разгуливать в одной майке и шлепанцах. И…
— Что за чертовщина, где я? — вопрошала она в пустоту. — Что за чертовщина?
Потом вдруг до нее дошло в какой нелепой ситуации она оказалась и Мириам захихикала — испуганно, нервозно, боясь, что не сможет остановиться. Она покружилась на месте, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. «Лесная идиллия ночною порою. Натюрморт с шизанутой безработной журналисткой и коричневой офисной мебелью». Внезапно подул ветер, ветви над головой зашумели и встряхнулись, устроив холодный душ. Несколько крупных капель попали на лицо и руки. Мириам передернуло.
Воздух свежий… Даже слишком. А еще напрочь отсутствует гул большого города, этот подпороговый фоновый шум, который вообще никогда не стихает. Такой тишины не бывает даже в сельской местности… Впрочем, когда Мириам застыла на месте и прислушалась, оказалось, что не так-то тут и тихо. Откуда-то издали, из сгущавшейся тьмы, доносились птичьи трели.
Она глубоко вздохнула: раз, другой. Сунула руку с медальоном в набедренный карман и разжала кулак. Какое-то время, словно одержимая, ощупывала карман, постанывая от головной боли. «Дыр нет», — рассеянно подумала она. Как-то у Мириам были джинсы вроде этих и мелочь проделала дырку в кармане, прямо по шву, а потом без конца через ту дырку вываливалась, рассыпаясь по полу — форменное безобразие.
Почему-то мысль об утере медальона повергала её в смертельный ужас.
Она глянула ввысь. Показались первые вечерние звезды. Безоблачное небо предвещало холодную ночь.
— Абзац, — пробормотала она. — Ты не дома. Ай! У тебя трещит голова и, судя по всему, сейчас ты не спишь, сидя на стуле, хотя и прибыла сюда прямо на нем.
И тут она принялась озираться — возникла сумасбродная догадка. Мириам отнюдь не прельщали романы, которые читал Бен, но она насмотрелась достаточно дурацких телесериалов, чтобы ухватиться за возникшую мысль. «Сумеречная Зона», «Патруль Времени» и прочее в том же духе.
— Абзац. Понятия не имею где я и когда я, но точно не дома. Должна ли я оставаться на месте и ждать автомаГического возвращения на свою родную кухню или же… что? Дело в медальоне, однозначно. Должна ли я снова вглядеться в него, чтобы вернуться обратно?
Забеспокоившись, она пошарила в кармане. Пальцы вцепились в теплую металлическую штуковину и Мириам облегченно вздохнула.
— Так-то лучше.
«Нервишки шалят», — подумала она. Одна в лесу, к тому же ночью… А вдруг какое зверье? Медведи… Пумы… Да всё что угодно! То-то будет смеху, если она отправится исследовать местность и наступит на гремучую змею. Может ведь такое приключиться? Хотя по такой погоде…
— Отправлюсь-ка я домой, — прошептала она и почти вытащила медальон из кармана, как вдруг заметила мерцавший неподалеку свет.
Мало того, что она совсем запуталась, устала, прожила пренеприятнейший день, так еще какой-то космический бог-весельчак подсунул ей магический амулет, дабы посмотреть, как она им распорядится. Пожалуй, это единственное объяснение, рассудила она. Будь Мириам в здравом уме, она бы села и проанализировала ситуацию, после чего составила бы план дальнейших действий. Но когда Мириам заметила мерцавшие огни, она была отнюдь не в здравом уме, и поэтому, торя путь сквозь переплетенные ветви, бросилась вниз по холму.
Огни. Вроде как лязг цепей. Топот, ропот, цокот, побрякиванье. Неожиданно Мириам оказалась на открытом пространстве, прямо посреди узкой, раздолбанной в квашню грунтовой дороги. Огни! И она бросилась к ним, к наездникам, скакавшим ей навстречу — один из них держал фонарь, укрепленный на длинном шесте. Тусклый свет отражался от их металлических шлемов и кирас, словно изъятых из выставочного зала музея. Один из них выкрикнул: «Телка!» или что-то вроде того.
«Ишь ты, скачет прямо на меня, — в каком-то оцепенении думала она. — А что если он…»
Охваченная ужасом, она развернулась и задала стрекача. За спиной послышался треск автоматной очереди, озарив ночь короткими вспышками. Поднялся шум и гам, невидимые пальцы с треском прошлись по ветвям над её головой. Сучья хлестали Мириам по лицу — вся в слезах, тяжело дыша, она взбиралась на холм, подальше от дороги. Палили уже вовсю — на самом-то деле редкие одиночные выстрелы, но для Мириам и это была канонада. Она наскочила на дерево, её отбросило назад и мозги в голове затарахтели, словно горошины в стручке; Мириам снова поднялась на ноги, так быстро, что аж самой не верилось и скрылась во мраке, едва переводя дыхание, моля о спасении.
В конце концов, остановилась. Где-то по ходу посеяла шлепанцы. Лицо и ребра, похоже, в синяках и ссадинах, голова гудела, а сама она едва переводила дух. Звуков погони, однако, не слышно. Возникло странное ощущение стянутости кожи, да и вообще Мириам жутко замерзла… Едва остановившись, она тут же сложилась вдвое и зашлась мучительным кашлем, причем бесплодные попытки приглушить его лишь продлили приступ. В груди жгло огнем. «Боже мой!.. Да любой Боже, чей угодно, кто бы ты ни был, забросивший меня сюда Боже, заруби себе на носу: я тебя ненавижу!»
