Ознакомительная версия.
- Ах, вот как?! - воскликнула Катарина и быстро ударила - Ходасевич не уследил чем - по правой руке атакующего Эроса. Рука демона беззвучно обломилась, в ту же секунду лук распрямился и выпустил стрелу. Бах! Иголка воткнулась в деревянное сердце Афродиты-вратаря!
- Во как! Ну и что ты хочешь этим сказать?
- А ты не понял?
- Ну, испортила фигурку. Правда, невелика ей цена.
- И все?.. А лук? Я повторяю: лук не показался тебе странным?
- А что в нем странного? Я такой с закрытыми глазами слеплю.
- Да неужели! Такой, чтобы мог... распрямиться?
- Распрямиться? - повторил Ходасевич, затем до него дошло.- А-а! Так лук не глиняный!
- Еще какой глиняный! Вот, гляди,- Катарина опять резко ударила, на этот раз по левой руке Эроса, и, обезоружив несчастного демона, протянула крошечный лук Ходасевичу. Вадька осторожно взял его двумя пальцами.
- Не бойся, дурачок. Попробуй его согнуть.
Ходасевич согнул лук, потом, удерживая за один конец, дал ему распрямиться. Лук сделал это почти мгновенно!
- А теперь дай сюда! - Катарина забрала лук и с силой швырнула его об пол. Дзыньк! - и лук разлетелся бы на половинки, если бы не леска.
- Ты что наделала, ненормальная! Решила все разломать?! Вылитый бог войны!
- Не кричи. Посмотри на осколки лука повнимательней! - подняв с пола останки лука, Катарина протянула их Вадьке.- Ну, что скажешь, Фома неверующий?
Ходасевич ответил не сразу, минут пять, поднеся к носу, изучал осколки, даже попробовал один на зуб. Затем его прорвало:
- Не может быть! Но я все равно отказываюсь в это верить! Гибкой керамики не существует! Что бы ты мне не говорила!
Катарина расхохоталась: - Да я молчу, молчу!
- Ничего не понимаю! - продолжал изумляться Ходасевич.- В самом деле керамика! Но как?! Катарина - ты гений! Поделись секретом!
- Я не гений, Вадик, а мастер. Мастер с большой буквы,- совершенно серьезно заявила Катарина.- Я открыла состав глины, которая приобретает просто фантастическую упругость даже без обжига в муфельной печи! Помолчав, вдруг предложила: - Знаешь, я готова рискнуть. И посвятить тебя в Мастера. А ты?
- Что я? - не понял Ходасевич.
- Ты готов рискнуть?
- Да хоть сейчас! - едва ли не вскричал Вадька.
- Ну, тогда поехали. Тусовке все равно нет дела до нас.
*5*
Ходасевич неотрывно смотрел в окно такси, наблюдая то темное, немного зловещее, о наступлении которого в народе говорят: Ни зги не видно! В далекой вышине, там, куда не доставал Вадькин взгляд, ревнивая ночь замазала дегтем бесстыжие глаза звезд и месяца-сутенера. Загнала в черный чулан безропотное мартовское небо. Завесила окрестности густой волокнистой мглой. Мгла сгущалась...
На земле жизнь проходила по-другому - в неясных проблесках темно-серого снега, лежавшего в загородных посадках, встречавшихся на пути вперемежку с низкорослыми частными домами. Такси, стреляя во мрак из крупнокалиберных фар, подъезжало к Барановке.
Ходасевич и Катарина сидели на заднем сиденье, отдавая его холодной спинке остатки своего тепла - в салоне не работала печка, а может, водитель жлобился ее включать. Катарина положила голову Вадьке на плечо и едва слышно мурлыкала в такт гудящему двигателю. Вадька сидел как кол, зажав в руке то, что еще четверть часа назад называлось Эросом-Купидоном... Вот частные дома кинулись навстречу такси, тут же расступились, построившись по обеим сторонам дороги в две нестройные шеренги. Беззлобно ощерились золотыми коронками окон, по-собачьи залаяли, то тут то там старательно подхватили песенку, подслушав ее у автодинамиков. А может, и нет: Ходасевичу нравилось домысливать происходящее. Автомобильная магнитола, оставаясь на своей волне, нескромно выдавала чужие чувства, бешено мигая желто-зелеными огоньками.
По-видимому, уже не в силах скрывать свои мысли от Ходасевича, Катарина вдруг взорвалась пылкой тирадой:
- Вот мы все с тобой говорим: вдохновенье да вдохновенье!
Улыбнулась растерявшемуся от неожиданности Вадьке и уже спокойней продолжила:
- По большому счету, вдохновение не заряжает нас тягой к творчеству, способностью пламенно творить. Точнее, оно дорого не этим. Вдохновение возвращает нас в вожделенный драйв. Это так, Вадик. Драйв - это всегда желанный и невыдуманный рай. Причем рай движущийся и движущий нас. Нет, он ни коим образом не связан с потусторонней жизнью, бестелесной и бесчувственной метафизикой. Драйв-рай - это наша жизнь с привычной системой мер - праведностью и грехом, Богом и дьяволом. Но обязательно - жизнь в движении! Движении духа, души, ума, плоти, наконец. Через сомнения и сопротивления - драйв!.. Однако это не все. Это не просто движение - это должно быть дви-жжение! Понимаешь?.. Жжение, которое испытываешь, потому что ты движешься, трешься обо все, с чем приходится сталкиваться, общаться, иметь дело, обнимать, бить морду, рожать детей и т.п. в жизни. Дви-жжение от ясного, яркого, четкого и небезопасного ощущения полноты жизни! Драйв - это по-ток! Понимаешь?.. Но не тот ток, на котором бьют глухарей, а необъяснимый по-ток, который сам бьет! От которого возгорается искра! Искра - от нее и от трения сгорают наши сомнения. Драйв преображает жизнь, обостряет ее восприятие и при этом делает неважными многие вещи. Уже не важно, как поет Муммий Троль, кто любовник, а кто муж, кто убийца, а кто потерпевший. Смысл преступления, смысл любви и измены, даже смысл счастья, как боль после драки, доходит потом. Когда кончается драйв. Кто-то этим довольствуется, а кто-то не может никак успокоиться: Что?! Неужели дви-жжение больше не повторится?! В этот момент кое-кто из нас начинает поиски нового драйва. Если бы не вдохновение, эти поиски могли затянуться для нас с тобой на долгие годы! Вдохновение - это ветер, который дует в сторону рая! Что ты скажешь об этом, Вадим?..
Ходасевич, глядя на подмигивающий дисплей автомагнитолы, пережевывал в уме, что и как говорила ему сейчас Катарина. Ее речь... Ее речь порой (например, как сейчас) выглядит жутко правильной, жутко умной, не выходящей за литературные берега. А бывает, из нее прет такой базар, весь на понятиях и понтах! Не Катарина, а Достоевский какой-то!.. Конечно, у них с Катариной разное восприятие мира, что объясняется, по-видимому, разным темпераментом и разной степенью образованности. Конечно, у них разные боги. Но (и еще раз но!) их объединяет, сближает одна черта: ощущение какой-то огромной утраты утраты не вообще и по прошествии времени, а сейчас, сию минуту. Они оба, каждый свое, без конца теряют что-то важное. Что? А Бог его знает! Ходасевич нервно поерзал на сиденье, невольно встревожив покой вновь замершей на его плече Катарины. Вернулся опять к своим мыслям. Говорят, такое драматическое восприятие мира свойственно подросткам. Значит, он, Ходасевич тридцатичетырехлетний под-росток. Придавило его Ростком - времени, государства, семьи, обстоятельств, недостатков характера. Да мало ли что прет поблизости!.. Поэтому он до сих пор под Ростком...
Ознакомительная версия.
