- Позовите, пожалуйста, сюда Ольсона, - попросил я, - только так, чтобы никто этого не заметил.
Она мгновение недоуменно глядела на меня, а затем повернулась и стала подниматься по трапу. Минутой позже она возвратилась вместе с Ольсоном.
- Быстрее, - прошептал я ему на ухо и бросился в носовой отсек к торпедным аппаратам. Лиз последовала за нами, а когда сообразила, что у меня на уме, присоединила свои усилия к нашим. Все вместе с помощью смазки и грубой физической силы мы втолкнули, наконец, эту огромную сигару смерти и разрушения в ствол аппарата и захлопнули затвор. Я бросился обратно в рубку, молясь всем богам, чтобы "У-33" не отклонился за это время в сторону; слава Богу, все было на месте. Прицел был абсолютно точен.
- Давай! - подал я знак Ольсону.
"У-33" вздрогнула всем корпусом от киля до клотиков, освобождаясь от торпеды. Я следил, как белый бурун движется от носа подлодки прямо в центр борта вражеского крейсера. С палубы нашего судна раздались хриплые вопли; я видел, как вскочили на ноги офицеры в приближающейся шлюпке, и до меня донеслись крики и проклятия с рейдера. Я же перевел свое внимание на палубу. Большинство стоявших на ней, как загипнотизированные, следили за торпедой. Случилось так, что Брэдли оглянулся на рубку и заметил меня. Я прыгнул на палубу и кинулся к нему.
- Скорее, - прошептал я, - пока они не пришли в себя, надо их одолеть.
Прямо перед Брэдли находился один из немецких подводников, спиной к нам. Брэдли нанес ему сильный удар по шее, одновременно выхватив револьвер из кобуры у него на поясе. Фон Шенворц быстро оправился от шока и повернулся было к рубке с целью выяснить, что происходит, но встретил направленный на него пистолет. В этот же момент торпеда поразила рейдер, и грохот взрыва заглушил его команды.
Брэдли же инструктировал наших, перебегая от одного к другому. Немцы, хотя и видели его действия, казались слишком потрясенными случившимся, чтобы что-то предпринять. Ольсон находился внизу, и теперь нас было девять против восьми, так как немец, получивший по шее, все еще лежал на палубе. Только у двоих из нас было оружие, но у бошей, казалось, пропало всякое желание сражаться, и они не оказали серьезного сопротивления. Труднее было с фон Шенворцем - он пришел в полное исступление, от гнева и злости. Как бешеный бык, бросился он на меня, разрядив на ходу свои пистолет. Если бы он остановился и прицелился, мне был бы конец, а так пули пролетели мимо. Мы схватились врукопашную. Таким образом освободились два револьвера, чем не приминул и воспользоваться двое из наших. Сам же барон оказался для меня легким соперником и вскоре, чуть живой, был прижат мною к палубе.
Полчаса спустя все успокоилось, и жизнь потекла в том же ритме, что и до мятежа пленных, с той только разницей, что за фон Шенворцем следили намного внимательнее. "Гайер" затонул еще до окончания схватки на палубе подводной лодки, а мы направились к северу, оставив всех уцелевших на попечение той самой шлюпки, которая двигалась к нам в момент пуска торпеды. Я полагаю, эти бедняги так и не добрались до земли, а если им это и удалось, вряд ли они выжили на холодных негостеприимных берегах, но взять их на борт "У-33" я просто не мог. Нам вполне достаточно было собственных немцев.
Этим вечером Лиз попросила разрешения подняться на палубу, объяснив, что на нее угнетающе действует теснота и длительное пребывание внизу. Я с готовностью удовлетворил эту просьбу. Не в состоянии до конца разобраться в ней, я ухватился за предоставившуюся возможность снова поговорить и попытаться проникнуть, наконец, в ее помыслы и намерения. Вот почему вслед за ней я поднялся по трапу наверх. Ночь была ясной холодной и прекрасной. Лишь белый след за кормой, да разбегающиеся с шумом волны нарушали спокойствие моря.
Бенсон был в рубке, курс лежал на Сан-Диего, все было в порядке.
Закутанная в одеяло Лиз при моем приближении отвернулась в сторону.
- Я хотел бы выразить вам свою благодарность за вашу смелость и верность, - сказал я. - Вы были просто великолепны, и я прошу прощения за все мои прежние сомнения в вас.
- Да, вы сомневались во мне, - ответила она ровным голосом. - Более того, вы, по сути дела, обвинили меня в помощи барону фон Шенворцу. Этого я вам никогда не прощу.
Ее слова и тон звучали для меня окончательным приговором.
- Я не мог заставить себя поверить, - объяснил я, - но ведь дважды вахтенные видели вас поздно ночью беседующей с бароном. А на следующий день оказывалось, что кораблю нанесен значительный вред. Я не хотел верить в ваше предательство, но, неся ответственность за людей и безопасность судна, за вашу жизнь и за свою собственную, я был вынужден наблюдать за вами и предостеречь вас от повторения подобных поступков.
- И кто же сообщил вам, что я поздно ночью или в любое другое время беседовала с бароном фон Шенворцем? - спросила она, глядя на меня своими огромными глазами, ставшими еще больше от удивления.
- Я не могу сказать вам это, Лиз, но мне сообщили об этом два разных человека, - ответил я.
- Что ж, значит, эти двое лгут, - бесстрастно констатировала она. - Я ни разу не разговаривала с бароном наедине и лишь однажды в вашем присутствии, когда мы захватили "У-33"! И еще, когда вы будете обращаться ко мне, пожалуйста, запомните: для всех, кроме моих друзей, мое имя мисс Ларю.
Вы когда-нибудь получали пощечину нежданно-негаданно? Нет? Ну что ж, тогда вам не понять моих чувств в тот момент. Я ощущал, как густой румянец покрывает мое лицо, шею и даже уши. Но все это только увеличило мою любовь к ней и заставило меня в глубине души поклясться тысячу раз в том, что я все равно завоюю ее любовь.
Глава IV
Ближайшие несколько дней наше путешествие протекало безо всяких происшествий. Каждое утро я определял координаты с помощью своего самодельного секстана, но результаты особого доверия не внушали. По моим выкладкам выходило заметное отклонение к западу, но в то же время я знал, что курс был строго на север. Я винил в расхождении свой несовершенный прибор и не придавал этому особого значения, пока в один прекрасный день Лиз не обратилась ко мне со следующими словами:
- Извините, меня, пожалуйста, за вмешательство, - сказала она, - но на вашем месте я понаблюдала бы за Бенсоном, особенно во время его вахты.
Я поинтересовался, что она имеет в виду, подозревая в ее словах происки фон Шенворца, желающего бросить тень подозрения на одного из самых верных мне людей.
- Если вы обратите внимание на курс подлодки полчаса спустя после того, как на вахту заступит Бенсон, - продолжала она, - вам станет ясно, почему он предпочитает ночную смену. А кроме того, вам, возможно, станут понятными и кое-какие другие происшествия на борту.
