— Да, пожалуй, что и нет, — раздумчиво сказал тоссфенх. — Это единственное, в чем я не сомневаюсь. Мы настолько сблизились за эти два года, что горячие головы в нашем Канцеляриуме строят планы ассоциированного членства в Федерации…
— Это был бы сильный ход. Самый сильный ваш ход в этой игре. Мы — вместе с вами — получаем Сирингу. На которую вам, собственно говоря, уже наплевать. Ибо взамен вы легко и непринужденно получаете доступ к Павору и Сильвану. А также к Мантикоре, Сенбернару и Юаньгуй.
— Вас это тревожит?
— Напротив. Я даже предполагаю, что вы справились бы с колонизацией этих не слишком приветливых к людям миров гораздо скорее и успешнее. Но…
— Но?
— Вряд ли эта в высшей степени разумная идея найдет поддержку в административных кругах Федерации. По крайней мере, в настоящий момент.
— Я тоже реалист, мастер Кратов… Итак?
— Простите?
— Что вы скажете? Как вам мой план почетного проигрыша? Говорите совершенно откровенно: никто нас не услышит.
— Я не прощу себе, если не употреблю трикстера против такого великого игрока, как вы, советник…
— Ну, что ж — это дипломатичный и честный отказ, — медленно и, как показалось, разочарованно промолвил Шойкхасс. — В конце концов, я тоже фанат игры. Оставить ее в кульминационной фазе, не узнав всех истинных путей ее развития, для меня было бы чрезвычайно огорчительно. Не сочтите, что я пытался склонить вас к предательству интересов человеческой расы. Я лишь хотел пощадить ваше самолюбие. Чтобы вы оставались в счастливом заблуждении, будто с выгодой сдали партию, а не продули самым бездарным и безобразным образом. Чтобы питали в себе иллюзию, что могли еще долго и умело сопротивляться. Не хотите — как хотите. Потому что отныне события на игровом поле станут разворачиваться самым ужасным для Пурпурной Дамы и Дождевого Мага образом. И ничто им не поможет — ни бог из машины, ни даже целая свора взбесившихся трикстеров… Вот мой ход, мастер.
Шойкхасс переместил Красную Даму на задворки замка Трех Секретов — под защиту колдовских чар Дремлющего Бога. Бережно сомкнул пальцы на затейливой шляпке оскалившегося демона…
И опустил фигуру перед вскинувшей ладони в магическом пассе Пурпурной Дамой — на дорожку белого мрамора, куда из стрельчатого окна падали сине-зеленые отблески прожекторов вертевшегося вокруг нейтралки катера.
— Трикстер, — объявил Кратов.
* * *
Совершив посадочный маневр над морским побережьем (Материковая Аркадия, Жемчужное море, Берег русалок), громоздкий, лишенный изящества в обводах, покрытый совершенно неуместными в этом раю броневыми плитами космический аппарат без опознавательных знаков опустился на песчаную косу. С грохотом и лязгом выдвинулись опоры, закрепляя это доисторическое чудище в устойчивом положении. Прошло еще минут десять-пятнадцать, и в брюхе аппарата вскрылся люк.
Человек в тяжелом, стеснявшем движения скафандре спрыгнул на светлый песок, погрузившись почти по колено. Поколебавшись, откинул забрало шлема. Лицо было обычное, только очень бледное, отчего на нем контрастно выделялись пышные черные усы.
Еще несколько минут человек просто стоял и дышал, прикрыв глаза. Казалось, он получал от этого удовольствие.
Затем он поднял руку и требовательно щелкнул пальцами (в тугой перчатке из металлизированного каучука щелчок получился совсем слабым), и из люка ему спустили длинный сверток в полупрозрачном чехле.
Чехол был снят и брошен под ноги. Сверток оказался прямоугольным полотнищем из тяжелой, пропитанной быстротвердеющим составом материи на титановом древке. Материя была расправлена и буквально на глазах обратилась в застывший прямоугольник, белый с синим рисунком — стилизованное изображение материков внутри концентрических окружностей, в обрамлении лавровых ветвей, над которым восходили три большие неравные по размерам звезды.
— Эффектно, ничего не возразишь, — заметил Моргенштерн. — Да только что вы сейчас намерены делать с этим вашим трикстером?
— Ей-богу, не знаю, — усмехнулся Кратов. — Мне нужно было лишь прервать игру. Что я и сделал.
— Воображаю, как трещит черепушка у бедного Шойкхасса.
— И ошибетесь. То есть, конечно, трещать-то она трещит, но не из-за моего несообразного трикстера. Советник сейчас занят просчетом вариантов дальнейшего развития событий, после того, как в наш спор за планету нагло вмешалась третья сила.
— Во-первых, трикстер — всегда третья сила, выступающая на стороне ее величества Случайности. А во-вторых, ни один гроссмейстер не перестанет обдумывать отложенную партию, какие бы хляби небесные не разверзлись.
— Еще пива?
— Пожалуй…
Кратов сходил к бару и принес очередную охапку жестяных банок.
— А вы почему здесь, а не там? — спросил Моргенштерн.
— Я не специалист по общению с людьми, — пояснил Кратов. — Будь это те же орки, те же ветроносцы — тогда обращайтесь ко мне. А с людьми, да еще из XXI века, пускай разговаривают психологи. И, разумеется, Директор Данбар.
— Эти парни одолели почти восемьдесят световых лет, проведя больше двухсот лет в гибернации, чтобы найти Сирингу и взять. И лишить невинности, воткнув в ее пышное лоно флаг Организации Объединенных Наций… которой давно не существует. Да-а, страдальцу Фергусу нелегко будет объяснить этим ребятам, отчего мы прибыли сюда за считанные часы и целых два года мозолились, не коснувшись изумрудных трав Аркадии даже носком ботинка.
— Откуда им было знать о Галактическом Братстве, о ксенодипломатии, о праве «пришедшего первым»?..
— …которое они с таким варварским блеском реализовали?
— Эту банку, — со значением в голосе объявил Кратов, — я поднимаю за тех, кто летел к Сиринге двести сорок лет, и все же пришел первым.
— Лехаим, — сказал Моргенштерн. Он высадил свое пиво единым духом, стер пену с усов, застенчиво рыгнул и спросил: — Этим кораблем… как бишь его?.. «Луч XII»… командует, разумеется, ваш соотечественник, русский? Вы же всегда были лидерами в освоении звездных трасс!
— Угу, — пробулькал Кратов. Покончив с банкой, он колоссальным усилием воли подавил отрыжку. — Но этот корабль стартовал в эпоху, когда национальный признак уже не играл прежней роли. Все уже определялось профессиональными качествами. Командира зовут Маттео Гримальди, и он уроженец не то Андорры, не то Монако — на сей счет в первоисточниках существуют разночтения. Но русских в экипаже пятеро, в том числе одна женщина. Ее имя Александра Морозова, но комментаторы тех времен предпочитают ласковое «Олеся»…
