— Послушай, что делать с Хесусом?
— А, черт… Пусть убирается.
— Они же его убьют. Или запытают.
— А мне плевать, — сказал Умник. — Сам виноват, идиот. Он был прав, но Амалия все-таки возразила.
— Жаль его, парень-то ничего, хороший. И семейный.
Она сама не имела представления, как поступить — спрятать его здесь, так ведь он наверняка не согласится, а силой удерживать… Вот вляпался, бедолага… С такими мыслями она и вышла во двор. Хесус что-то перебирал в кузове своей машины, покачивая головой.
— Езжай домой, — сказала Амалия. — И послушай, советую тебе сегодня же уехать куда-нибудь, вместе с семьей. Вернется этот Мадридец… он плохой человек, можешь мне поверить. Спрячься к кому-нибудь, слышишь, Хесус то?
— Такой важный господин… — пробормотал зеленщик.
— Он бандит. Детишек пожалей, человек.
Хесус со скорбным лицом завел свою грохочущую штуковину, покивал Амалии и уехал. А она пошла завтракать, хотя аппетита не было совершенно.
Пленник сломался через три с половиной часа: принялся лупить ногой в дверь. Амалия подошла и предупредила, что его свяжут. Тогда у него наконец прорезался голос. Он стал вопить — с характерным нью-йоркским выговором; кричал, чтобы выпустили, что он сейчас лопнет и что с ними, трахаными и перетраханными, все равно рассчитаются. Она дала ему поорать полчаса, потом подошла снова и тихо, спокойно объяснила: он должен сказать, кто его послал, иначе его свяжут, заткнут рот и забудут, что он есть на свете.
Он умолк. Но еще через полчаса прокричал, что если его отведут в туалет, он скажет.
Открыть дверь Амалия попросила Берта. И оказалась права — пленник с разбега, от задней стены, бросился на мучителя — согнувшись, целясь головой в живот. На его счастье, Берт увернулся, и парень не разбил себе голову о защитное поле, только ушибся, когда рухнул на пол.
— А ты — упрямец, — сказала ему Амалия. — Говорить, значит, не желаешь? Парень поднял голову — из носа у него текла кровь — и выпалил:
— Что мне — подыхать теперь? Скажу!
— Вот и славно. Кто тебя послал?
— Марине!
— Кто он такой?
— Он меня послал. Ты про это спрашивала, верно?
Он действительно был стойкий парень: сплевывал кровь и гнул свое. Амалия знала, что надо подержать его еще, хотя бы сутки, и лишь тогда надавить всерьез. Сейчас он, понятное дело, воображал, что имеет дело с дилетантами, причем с мягкотелыми нюнями — ему ни разу не въехали по зубам, не пригрозили пытками, даже не орали. Но время поджимало. Сидеть и ждать атаки теперь было невозможно.
— Свяжу ноги с руками, положу мордой вниз, — мягко и монотонно заговорила Амалия. — Привяжу к полу, чтобы не перевернулся. Заклею рот. Будешь лежать, пока не скажешь…
— Я сказал! Марнно!
— Будешь лежать, пока не скажешь. В дерьме и моче. Раз в сутки будем отдирать пластырь и повторять вопрос: кто тебя послал? Дня три ты продержишься без воды, на четвертый умрешь,
— Ты обещала пустить меня в туалет!
— Нет, Марко, нет… Это ты обещал сказать, если тебя пустят.
— Я сказал!
— Ты не сказал, кто такой Марино. Он отвернулся.
— Втащить дурня обратно? — спросил Берт. До того он стоял неподвижно, держась за подбородок.
— Он не дурень, — ласково произнесла Амалия. — Он просто ошибается. Думает, что его выручат. Правда, Марко? Он думает, мы простые люди, только наглые, а наглые потому, что не знаем силы, которая за ним стоит. Я просила его подумать, но ведь он не мог сообразить, что мы — не люди. Подними его и прислони к стене.
Берт, кряхтя, поставил Марко на ноги. Амалия встала перед пленником и приказала:
— Марко, ударь меня ногой.
Парень сплюнул и ухмыльнулся, сворачивая рот на сторону.
— Вот хрен тебе, блядища. Нашла дурака!
— Он же бандит, — сказал Берт. — Он думает, ты его провоцируешь, чтобы я его исколошматил.
Амалия протянула руку и взяла Марко за шею — длины пальцев не хватило и на треть обхвата этой здоровенной шеи, но через несколько секунд он всхрапнул, как лошадь, и ударил-таки мучительницу ногой. Ударил сначала слабо, потом изо всех сил, но с таким же успехом он мог колотить бронзовую статую. Лицо у него было застывшее и страшное — маска смертельного ужаса. Он захрипел, Амалия разжала пальцы, и Марко рухнул на пол, подогнув колени.
Когда он вздохнул и пошевелился, она проговорила:
— Мы — не люди, мы — машины, понял? Кто на нас нападает, тот гибнет. Сколько вас было в Голландии и сколько вернулось? Тебе не говорили?
— М-меня уб-бьют, — прохрипел Марко.
— А может, и не убьют, а? Твой хозяин же не дурак, он знает, что только под страшными пытками ты мог бы его выдать. Но у тебя на теле нет следов пытки, верно?
Ей пришлось показать еще один фокус: она положила руку на косяк и со всей силой грохнула по ней тяжелой дверью. Тогда Марко заговорил и вывалил, противу ожиданий Амалии, сразу все. Что Марино — доверенный помощник Лентини. Что сам Папа два дня как здесь. Что его, Марко, послали осмотреться, а отвез его парень из местных. Он сказал даже, где резиденция Папы, — на вилле, недалеко от Памплоны.
Совсем рядом, полчаса езды.
Марко перевели в освещенную клетушку, дали тюфяк, ведро-парашу и кувшин с водой; руки теперь сковали не сзади, а спереди. Заперли его и собрались втроем — держать совет.
Умник расхаживал взад-вперед по каменному полу, аккуратно перешагивая через стыки плит. Амалия полулежала в кресле; она чувствовала себя смертельно усталой и
Была зла на весь мир. Рональд пришел на совет из сарая, где стоял «мерседес», как был — в грязном комбинезоне.
— Ну, ребятки, как теперь будем изворачиваться? — наконец спросил Умник. — Надо убираться отсюда, а?
— Да уж, — пробормотал Роя. — Машина готова. Амалия не ответила. Берт наклонился к ней.
— Надо убираться, а, рыжик?
Она дернула плечом. Помолчала и процедила сквозь зубы:
— Перестань ломать комедию. Говори. Он ухмыльнулся.
— А почему я должен говорить? Ты ж у нас специалистка, ты этого филина выпотрошила…
— Комедиант… Сама не понимаю, зачем я к вам вернулась…
— А почему он сдал своих, ты понимаешь? Я-то думал — тысяча к одному, что будет молчать, а он заговорил.
Берт знал, лукавец, как подъехать к Амалии. Она смягчилась и объяснила — все еще злобно тонким голосом:
— Двойной испуг. Сегодня испугался нас и вспомнил про Голландию.
— А ты ведь заранее знала, что он расколется?
— Не знала я ничего. Просто видела, что он не полевой человек. Городской бандит. Его послали потому, что он умеет притворяться глухонемым, и все. Ладно. Так что ты предлагаешь делать?
Берт мрачно помотал головой и плюхнулся на каменный пол у ног Амалии. Уже поднялся полуденный ветер, гнал мелкую пыль к устью долины. За решетчатыми оконными переплетами качали ветвями оливы.
