Аэлита сидела несколько минут облокотившись, закрыв рукою глаза. Встала, взяла с полки один из цилиндров, вынула костяной валик и вложила в читальный — с экраном — столик. Затем она потянула за шнур,— верхние окна в библиотеке задернулись синими шторами. Она придвинула столик к скамье и повернула включатель.
Зеркало экрана осветилось, сверху вниз поплыли по нему фигурки марсиан, животных, дома, деревья, утварь.
Аэлита называла каждую фигурку именем. Когда фигурки двигались и совмещались, она называла глагол. Иногда изображения перемежались цветными, как в поющей книге, знаками и раздавалась едва уловимая музыкальная фраза,— Аэлита называла понятие.
Она говорила тихим голосом. Не спеша плыли изображения предметов этой странной азбуки. В тишине, в голубоватом сумраке библиотеки глядели на Лося пепельные глаза, голос Аэлиты сильными и мягкими чарами проникал в сознание. Кружилась голова.
Лось чувствовал — мозг его яснеет, будто поднимается туманная пелена, и новые слова и понятия отпечатлеваются в памяти. Так продолжалось долго. Аэлита провела рукой по лбу, вздохнула и погасила экран. Лось и Гусев сидели как в тумане.
— Идите и лягте спать,— сказала Аэлита гостям на том языке, звуки которого были еще странными, но смысл уже сквозил во мгле сознания.
Прошло семь дней.
Когда впоследствии Лось вспоминал это время, оно представлялось ему синим сумраком, удивительным покоем, где наяву проходили вереницы дивных сновидений.
Лось и Гусев просыпались рано поутру. После ванны и легкой еды шли в библиотеку. Внимательные, ласковые глаза Аэлиты встречали их на пороге. Она говорила почти уже понятные слова. Было чувство невыразимого покоя в тишине и полумраке этой комнаты, в тихих слова Аэлиты,— влага ее глаз переливалась, глаза раздвигались в сферу, и там шли сновидения. Бежали тени по экрану. Слова вне воли проникали в сознание.
Слова — сначала только звуки, затем сквозящие, как и тумана, понятия — понемногу наливались соком жизни. Теперь, когда Лось произносил имя — Аэлита, оно волновало его двойным чувством: печалью первого слова АЭ, что означало — «видимый в последний раз», и ощущение серебристого света — ЛИТА, что означало «свет звезды» Так язык нового мира тончайшей материей вливался в сознание.
Семь дней продолжалось это обогащение. Уроки был утром и после заката — до полуночи. Наконец Аэлита видимо, утомилась. На восьмой день гостей не пришли будить, и они спали до вечера.
Когда Лось поднялся с постели, в окно были видны длинные тени от деревьев. Хрустальным, однообразны голосом посвистывала какая-то птичка. Лось быстро оделся и, не будя Гусева, пошел в библиотеку, но на стук никто не ответил. Тогда Лось вышел во двор, первый раз за эти семь дней.
Поляна полого спускалась к роще, к низким постройкам Туда с унылым поревыванием шло стадо неуклюжи длинношерстых животных — хаши,— полумедведей, полукоров. Косое солнце золотило кудрявую траву,— весь луг пылал влажным золотом. Пролетели на озеро изумрудные журавли. Вдали выступил залитый закатом снежный конус горной вершины. Здесь тоже был покой, печаль уходящего в мире и золоте дня.
Лось пошел к озеру по знакомой дорожке. Те же стояли с обеих сторон плакучие лазурные деревья, те же увидел он развалины за пятнистыми стволами, тот же был воздух — тонкий, холодеющий. Но Лосю казалось, что только сейчас он увидел эту чудесную природу,— раскрылись глаза и уши,— он узнал имена вещей.
Пылающими пятнами сквозило озеро сквозь ветви. Но когда Лось подошел к воде, солнце уже закатилось, огненные перья заката, языки легкого пламени побежали, охватили полнеба золотым пламенем. Быстро-быстро огонь покрывался пеплом, небо очищалось, темнело, и вот уже зажглись звезды. Странный рисунок созвездий отразился в воде. В излучине озера, у лестницы, возвышались черными очертаниями два каменных гиганта,— сторожа тысячелетий сидели, обращенные лицами к созвездиям.
Лось подошел к лестнице. Глаза еще не привыкли к быстро наступающей темноте. Он облокотился о подножие статуи и вдыхал сыроватую влагу озера,— горьковатый запах болотных цветов. Отражения звезд расплывались, над водою закурился тончайший туман. А созвездия горели все ярче, и теперь ясно были видны заснувшие ветки, поблескивающие камешки и улыбающееся лицо сидящего Магацитла.
Лось глядел и стоял так долго, покуда не затекла рука, лежащая на камне. Тогда он отошел от статуи и сейчас же увидел внизу на лестнице Аэлиту. Она сидела неподвижно, глядя на отражение звезд в черной воде.
— Аиу ту ира хасхе, Аэлита) — проговорил Лось, с изумлением прислушиваясь к странным звукам своих слов. Он выговорил их, как на морозе, с трудом. Его желание,— могу ли я быть с вами, Аэлита? — само претворилось в эти чужие звуки.
Аэлита медленно обернула голову, сказала:
— Да.
Лось сел рядом на ступень. Волосы Аэлиты были покрыты черным колпачком — капюшоном плаща. Лицо различимо в свете звезд, но глаз не видно — лишь большие тени в глазных впадинах.
Холодноватым голосом, спокойно она спросила:
— Вы были счастливы там, на Земле?
Лось ответил не сразу — всматривался: ее лицо было неподвижно, рот печально сложен.
— Да,— ответил он,— да, я был счастлив.
— В чем счастье у вас на Земле?
Лось опять всмотрелся.
— Должно быть, в том счастье у нас на Земле, чтобы забыть самого себя. Тот счастлив, в ком полнота, согласие и жажда жить для тех, кто дает эту полноту, согласие, радость.
Теперь Аэлита обернулась к нему. Стали видны ее огромные глаза, с изумлением глядящие на этого беловолосого великана, человека.
— Такое счастье приходит в любви к женщине,— сказал Лось.
Аэлита отвернулась. Задрожал острый колпачок на ее голове. Не то она смеялась? — Нет. Не то заплакала? — Нет. Лось тревожно заворочался на мшистой ступени. Аэлита сказала чуть дрогнувшим голосом:
— Зачем вы покинули Землю?
— Та, кого я любил, умерла,— сказал Лось.— Не было силы побороть отчаяние, жизнь для меня стала ужасна. Я — беглец и трус.
Аэлита выпростала руку из-под плаща и положила ее на большую руку Лося,— коснулась и снова убрала руку под плащ.
— Я знала, что в моей жизни произойдет это,— проговорила она словно в раздумье.— Еще девочкой я видела странные сны. Снились высокие зеленые горы. Светлые, не наши, реки. Облака, облака, огромные, белые, и дожди — потоки воды. И люди-великаны. Я думала, что схожу с ума. Впоследствии мой учитель говорил, что это — ашхе, второе зрение. В нас, потомках Магацитлов, живет память об иной жизни, дремлет ашхе, как непроросшее зерно. Ашхе — страшная сила, великая мудрость. Но я не знаю, что — счастье?
