Слизни — гермафродиты.
Путь от процедурной до моего изолятора далёким назвать трудно. Два лестничных пролёта и коридор с полсотни метров, в центре которого двери моего отсека. Наверное, именно поэтому встреча с Борисом для меня — полная неожиданность. Он бодро шагает навстречу. Мы останавливаемся примерно посередине коридора, неподалеку от моих дверей.
Изобретательно, чего там… лихо! И как-то очень по-человечески. Сведение счётов, — это ли не по-людски?!
"Шкафы", что у меня за спиной, конечно, — его приятели. Но корить себя за невнимательность — глупо. Кто же в глаза конвою смотрит?
— И что дальше? — улыбаюсь я своей напасти.
Он кивает приятелям, и те уходят. Чтобы, значит, не мешать. Или не попасть под горячую руку…
— Да вот, — говорит Борис. — У нас тут одно дельце нерешённым осталось.
Ситуация перестаёт быть забавной, — я не слышу в его голосе злости. Это пугает.
— Давай-ка ещё раз, Семён. С того места, на котором в прошлый раз остановились.
Он тактично делает два шага назад и перетекает в боевую стойку.
— Как твои рёбра, челогод? Подлечил?
Его голос тих и спокоен. Он совершенно не похож на озлоблённого недоумка из душевой. Даже черты лица переменились.
Я слежу за движениями его рук и ног. И то, что я вижу, мне не нравится. Передо мной настоящий противник: цепкий, умный, скорый… Его трёхсекундная ката пластична и полна невероятно высокой энергетики.
Похоже, дело — дрянь. Будь мы на татами, я бы уже сдался.
— Мы знакомы?
— Не валяй дурака, чел, — кривит рот в ослепительной улыбке Борис. — Это травматология. Психушка тремя этажами ниже…
Его атака стремительна, натиск плотен, движения точно рассчитаны: ни локти, ни колени в крайнее положение не выходят, до упора не выпрямляются. Все движения от центра наружу… и движется он чертовски быстро. Я едва поспеваю уклоняться и ставить блоки. Впрочем, нет. Не успеваю. Каждый третий-четвёртый удар достигает цели. Не проходит и десяти секунд, как осознаю, что здесь: в узком коридоре, где у меня нет возможности втянуть высокого и более сильного противника в круг, моё поражение неизбежно.
Я делаю шаг назад. Потом ещё один. И ещё. Он уверенно теснит меня. Один из ударов пучка пальцев обжигает грудь… вот гад! Как током…
А ведь позади — его приятели!
Я не могу позволить себе дальнюю дистанцию, где его преимущество в росте окажется решающим. Но и ближний бой порадовать меня не может, — противник гораздо сильнее и тяжелее меня. Один захват и треснувшими рёбрами не отделаешься…
Впрочем…
Есть один вариант. Безумный, конечно. Но по-другому, похоже, мне не выкарабкаться.
И решаться на безумие следует немедленно. Ещё несколько секунд и мои движения из-за ушибов от пропущенных ударов замедлятся. И тогда мутан порвёт меня, как Тузик шапку…
Нужен контакт. Чем плотнее, тем лучше. Приходится рисковать. Я наношу удар правой ногой в солнечное сплетение противника. Приём никак не подготовлен. Это просто удар и только: хорош для мешка с песком или доски, прислонённой к стене. Но для профи — подстава и весомая заявка на долгое лечение. Поэтому я не удивляюсь, когда нога встречает пустоту, а Борис легко подхватывает меня под колено правой рукой, а левой фиксирует за воротник. Я точно знаю: ему не составит труда приподнять меня на метр, а потом опустить на своё согнутое колено. Для его силы и нашего соотношения весов, — это лучшее продолжение.
И мне ничего не останется, кроме выбора: сломанный позвоночник и пожизненная койка или соитие с лимаксой. Лихо работают, черти! И это называется честной игрой!
Только и я в ангелы не записывался.
До моей инвалидности — мгновение. И всё это время у Бориса будут заняты руки. Это тот самый случай плотного контакта, когда противник, подготовив свою победу, ещё должен до неё дожить. Мой правый локоть с хрустом вламывается ему в голову между виском и бровью…
…Я потрясён: он продолжает проводить приём. Он и в самом деле меня приподнимает! У него разбита височная область: головокружение, потеря сознания, смерть. Но эта тварь не просто жива! Он поднимает меня всё выше и выше. Я в панике! Не нахожу ничего лучше, как вопреки традициям забросить правую руку ему за голову. Так мальчишка по первому разу, без знаний и опыта, пытается обнять девушку, сидя на галёрке в кинотеатре.
Но мне нужно будет на что-то опереться, когда он начнёт ломать мне позвоночник…
И вдруг всё кончилось. Борис замер, что-то замычал и начал заваливаться на бок. Я отжался от его холки, неловко упал, перекатился и вскочил на ноги…
Борис уже лежал.
Его приятели неуверенно двинулись к нам. Я подошёл к поверженному противнику. Он пристально смотрел на меня и шевелил губами, пытаясь что-то сказать.
Я встал рядом на колени, склонился, прислушался…
— Техника ду аньда…
Я пожал плечами: что в имени финала? Не всё ли равно? Главное — я одолел его. Но это была вымученная победа. Второй раз у меня так не получится.
Кто-то положил руку мне на плечо. Не знаю почему, но я был уверен, что на этот раз свалки не будет.
— До койки сам доберёшься? — спросил один из "конвоя", кивая на дверь моего изолятора.
Кажется, это был "третий", тот самый "добряк с лавочки".
Я кивнул.
— Тогда ступай. На сегодня, пожалуй, всё…
Я ещё хотел спросить, что значит "на сегодня"? Уж не собираются ли они воевать со мной до самого дембеля? Но не успел: они подняли своего товарища, и ушли, оставив меня одного в коридоре второго яруса травматологии космического крюингового центра "Кассиди".
Бытие. Гл. 3. Ст. 16:
"Жене сказал: умножу скорбь
твою в беременности твоей;
в болезни будешь рожать детей"…
Без симбионта человек слаб настолько, что даже воспроизводство его протекает мучительно и с риском для жизни.
— В следующий раз он тебя убьёт, — сказала Марина, отрезая ножницами хирургическую нить, которой минуту назад успешно стянула края очередной раны.
На этот раз без рассечений не обошлось.
В пылу схватки я и не заметил, что мне крепко досталось: грудь и лицо были разбиты в кровь. Предплечья и голени — сплошные синяки. Впрочем, с гематомами, как раз, понятно — удары мутана легко было спутать с ударами кувалды. А удар — есть удар, вне зависимости от того, куда он приходится: в цель или гасится на блоке. Но вот когда мутан успел надорвать мне левое ухо, разбить губы и рассечь грудь, — не помню.
Кажется, я это сказал вслух.
— Вот так, однажды, ты придёшь домой без головы, — поддержала Марина. — И не сможешь вспомнить, где её потерял.
