Голос Моргейны звучал озадаченно, но ласково. Она обняла королеву за плечи и привлекла ее к себе.
- Не плачь, ну, не плачь же... Гвенвифар, посмотри же на меня: тебе и впрямь так горько, что ты бездетна?
- Я ни о чем другом и думать не могу, денно и нощно... - всхлипнула Гвенвифар, пытаясь сдержать рыдания.
- Да, вижу, тяжко тебе приходится, - промолвила Моргейна после долгой паузы. Ей казалось, она слышит мысли Гвенвифар так же ясно, как если бы та облекла их в слова:
"Будь у меня ребенок, я бы не думала денно и нощно о любви, что искушает меня и заставляет забыть о чести, ибо все свои мысли посвящала бы я Артурову сыну".
- Хотела бы я помочь тебе, сестра... но не лежит у меня душа к амулетам и магии. На Авалоне нас учат, что простецам такие вещи, может, и нужны, но мудрые с ними не связываются и мирятся с участью, что назначили им Боги... - Произнося эти слова, Моргейна чувствовала себя сущей лицемеркой; ей вспомнилось то утро, когда она отправилась искать корешки и травы для настоя, способного избавить ее от Артурова ребенка. И это называется - покорствовать воле Богини?
Но ведь в конце концов она отказалась от своего замысла...
И, во власти внезапно накатившей усталости, Моргейна подумала: "Я, не желавшая никакого ребенка, едва не умерла родами, но произвела-таки дитя на свет; Гвенвифар денно и нощно молится о ребенке, но пусто ее чрево и руки пусты. И в этом - благость воли Богов?"
Однако же Моргейна сочла своим долгом предостеречь королеву:
- Гвенвифар, пойми вот что: амулеты зачастую срабатывают не так, как тебе бы того желалось. С чего ты взяла, что Богиня, которой служу я, сможет послать тебе сына, в то время как твоему Господу, который в твоих глазах более всемогущ, чем все прочие Боги, вместе взятые, это не под силу?
Слова Моргейны прозвучали кощунством, и Гвенвифар сгорала со стыда. Однако же она поразмыслила - и сдавленно проговорила вслух:
- Думаю, это потому, что Господу дела нет до женщин: все его священники - мужчины, а в Священном Писании тут и там говорится, что женщины - искусительницы и порождение зла; может статься, поэтому Бог меня и не слышит. А о ребенке я воззову к Богине... Господу все равно... - И Гвенвифар вновь бурно зарыдала. - Моргейна, - восклицала она, - если и ты не в силах мне помочь, я клянусь, что сегодня же ночью отправлюсь на Драконий остров на лодке, я дам слуге золота, чтобы отвез меня туда, и когда заполыхают костры, я тоже стану умолять Богиню подарить мне дитя... Клянусь тебе, Моргейна, что я это сделаю... - И королева увидела себя в свете костров: вот она обходит пламя кругом, вот удаляется в ночь во власти безликого незнакомца, покоится в его объятиях... при этой мысли все тело ее оцепенело от боли и отдающего стыдом наслаждения.
Холодея от ужаса, Моргейна слушала ее излияния. "Никогда она этого не сделает, в последний момент она точно струсит... мне, даже мне было страшно, а ведь я всегда знала, что девственность моя предназначена Богу..." А в следующий миг, слыша в голосе невестки неподдельное отчаяние, подумала: "А ведь может и сделать; и тогда возненавидит себя до самой смерти".
Тишину в комнате нарушали лишь всхлипывания Гвенвифар. Моргейна подождала немного, чтобы королева слегка успокоилась, и сказала:
- Сестра, я сделаю для тебя, что смогу. Артур вполне может дать тебе ребенка; тебе незачем отправляться к кострам Белтайна или искать другого мужчину. Пообещай никогда не говорить вслух, что я тебе об этом сказала, и вопросов тоже не задавай. Но воистину одно дитя Артур зачал.
Гвенвифар уставилась на нее во все глаза.
- Он говорил мне, что детей у него нет...
- Может статься, он просто не знает. Но я видела ребенка своими глазами. Он воспитывается при дворе Моргаузы...
- Но тогда, раз у Артура сын уже есть и если я ему ребенка так и не рожу...
- Нет! - быстро возразила Моргейна, и голос ее прозвучал хрипло и резко. - Я же сказала: никому об этом не говори; этого ребенка он никогда не сможет признать. Если ты так и не родишь ему сына, тогда королевство перейдет к Гавейну. Гвенвифар, ни о чем меня не спрашивай; я ничего тебе более не скажу, одно лишь: если ты не в силах родить, виноват в этом не Артур.
- С прошлой осени я так ни разу и не понесла... и за все эти годы такое случалось только трижды... - Гвенвифар сглотнула, утирая лицо покрывалом. - Если я вручу себя Богине, она ведь смилостивится надо мною...
- Может, и так, - вздохнула Моргейна. - И ехать на Драконий остров тебе незачем. Ты можешь зачать, я знаю... пожалуй, амулет помог бы тебе доносить дитя до родов. Но предупреждаю тебя еще раз, Гвенвифар: чары и амулеты срабатывают не так, как хочется того мужам и женам, но по своим собственным законам, и законы эти столь же странны и непредсказуемы, как ход времени в волшебной стране. И не вини меня, Гвенвифар, если амулет подействует не так, как ты рассчитываешь.
- Если он даст мне хотя бы тень надежды забеременеть от моего лорда...
- Даст, - заверила Моргейна и направилась к дверям. Гвенвифар поспешила за нею, точно ребенок за матерью. И что же это окажется за амулет такой, гадала королева, и как он сработает, и отчего у Моргейны вид такой торжественный и отчужденный, словно она сама - Великая Богиня? Но, сказала себе Гвенвифар, вдохнув поглубже, она покорно смирится с чем угодно, лишь бы только исполнилось заветное желание ее сердца.
Час спустя, когда затрубили трубы и Моргейна с Гвенвифар сидели бок о бок у самого края поля, к ним перегнулась Элейна и промолвила:
- Гляньте-ка! Кто это там выезжает на ристалище рядом с Гавейном?
- Это Ланселет, - задохнулась королева. - Он вернулся.
Ланселет похорошел еще больше. Щеку его перечеркивал красный рубец, Бог весть где полученный; как ни странно, шрам ничуть его не портил, но лишь подчеркивал его свирепую красоту дикой кошки. В седле он сидел как влитой. Гвенвифар делала вид, что слушает болтовню Элейны, а на самом деле не понимала ни слова, не сводя взгляда с всадника.
"Горькая, ох, что за горькая ирония! Почему же сейчас, когда я твердо решилась, я дала клятву не думать о нем более и свято исполнять предписанный мне долг перед лордом моим и королем..." На шее, под крученым золотым ожерельем, - подарком Артура на пятый год их брака, - она ощущала тяжесть Моргейнова амулета, зашитого в крохотный мешочек, что покоился в ложбинке между грудями. Королева понятия не имела, что там внутри; да и знать того не хотела.
"Но почему сейчас? Я-то надеялась, что, когда он вернется на Пятидесятницу, я уже буду носить дитя моего лорда, и он на меня больше не взглянет, понимая: я твердо решила чтить мой брак".
И однако же против собственной воли Гвенвифар вспоминала слова Артура: "Ежели так случится, что ты и впрямь произведешь на свет дитя, я ни о чем допытываться не стану... ты меня понимаешь?" О да, Гвенвифар отлично его поняла. Сын Ланселета может стать наследником королевства. Не за то ли ей это новое искушение, что она уже впала в тяжкий грех, впутавшись в Моргейнино чародейство и пытаясь безумными, непристойными угрозами вынудить Моргейну помочь ей?..
