Ознакомительная версия.
– Ну, знаешь, всякое бывает на свете… Удивляться, конечно, полезно, но не беспредельно же, а?
Пододвинул к ней стул и даже слегка нажал рукой на ее плечо, чтобы усадить. От прикосновения Вирга едва не вскрикнула, но оно оказалось самым обычным, не вызвало ни дрожи, ни там ожога или какого-нибудь разряда – нормальное легкое прикосновение обычной человеческой руки. Она села, решая про себя удивляться как можно меньше, а он, удовлетворенно улыбнувшись, сказал:
– Я – старого воспитания и нынешних новых обычаев не поддерживаю. Потому не стану тебе предлагать для начала подымить или нюхнуть, ты уж извини великодушно. Вот горло промочить рекомендую. У тебя какие вкусы – крепкое, слабое, сладкое или наоборот?
Вирга невольно проглотила слюну, почувствовав вдруг, что вот именно этого ей сейчас и не хватает: промочить горло.
– Да все равно. Что поближе, – ответила она неожиданно для себя самой охрипшим голосом. – На твой вкус.
– Это, друг мой, опасно – подменять свои вкусы чужими, от этого и происходят все беды, – проговорил старик, но не укоризненно, а так, словно между прочим, даже не поучительно, скорее самому себе под нос. – Ладно, попробую угадать за тебя… – Он на миг поднял глаза к невысокому гладкому потолку, из которого торчали лишь заизолированные концы проводов. И тут же усмехнулся: – Ага, вот что тебе сейчас поможет. Секундочку…
И быстро засеменил к двери позади Вирги – не к той, в которую они вошли, а к другой, которую она до сих пор и не замечала – наверное, не владела все-таки своим вниманием. Значит, тут у него не одна комната была обжита, а целые апартаменты; ничего удивительного, чего-чего, а места в этих стенах было хоть завались. И сразу же вернулся с большим подносом в руках, на котором стоял графин («Настоящий хрусталь, – сразу определила Вирга, – в серебряной оправе, не иначе, да еще с корабликом на пробке, словно на храмовом шпиле; это на свалке не найдешь, постой, уж не ворюга ли он? А что, вполне может быть. Держи ухо востро, девушка, не то тебя в лихие дела втянут, потом не выпутаешься. Похоже, так и есть: сообщник у него был, да весь вышел, вот он и решил меня приспособить. Ну уж нет, ничего такого у тебя, дед, не выйдет!»), в графине этом играла пузырьками жидкость, старик вытащил пробку – хорошо, привлекательно запахло. Еще на подносе стояли два бокала и тарелочки с закусками, не очень понятными, числом четыре. Сейчас было самое время решаться: покориться или нет. Если нет, то в следующий миг вскочить и бежать, лучше уж заблудиться в переходах, чем во что-то скверное ввязаться. А если да?
Старик разлил из графина в бокалы. Сел сам на второй стул, поднял свой бокал и сказал:
– В мои времена полагалось произнести тост и потом только выпить. И вот я его произношу: за твое будущее, пусть оно будет хорошим. – Он прикоснулся своим бокалом к ее, прозвенело красиво, хотя и немного печально. «Точно, хрусталь», – подумала Вирга и послушно поднесла бокал к губам, хотя еще за минуту до этого решила, что пить ничего не станет. Выпила. Оказалось вкусно. Старик сказал:
– Вот этим закусить рекомендую. Безвредно, поверь, – и сам взял широкой вилкой, тоже наверняка серебряной, что-то в белом соусе, положил в рот. Вирга рискнула, сделала то же самое. «Похоже, рыба, да не какая-нибудь, а из дорогих и приготовлена как-то непонятно. Ну, старик, я все-таки с тобой разберусь, вызнаю, что у тебя почем и зачем…»
Старик же, прожевав, посоветовал:
– Ты, друг мой, пока ешь, подумай вот о чем: мы за твое будущее выпили, а я и не знаю, каким оно тебе самой представляется. Поэтому и не могу ничего посоветовать, а я ведь способен и неплохой совет дать. Так что, может, поделишься со мной заботами – тебе станет легче, а я сделаюсь чуть умнее…
– Ну вот еще! – было ее ответом – непроизвольным, рефлекторным. – Стану я жаловаться, как же!
Старик глянул на нее так, что она смутилась: наверное, и в самом деле то был не самый лучший ответ, и уж подавно – не самый вежливый. Вирга покачала головой:
– Прости, я еще немного не в себе. Понимаешь…
И принялась рассказывать обо всем, что случилось с нею и вокруг нее за последние дни, рассказывать неожиданно откровенно, с подробностями. Судя по его вниманию, старик слушал с интересом, иногда поднимал брови, удивляясь, причмокивал губами, щелкал языком, выражая сочувствие. Когда Вирга закончила наконец, сказал не сразу:
– Да, досталось тебе. Но могу утешить только одним: это все по сравнению с тем, что нас всех ожидает, – так, мелочи жизни, не более. Готовиться надо к вещам куда более суровым.
– Ты о чем это? О конце света?
– Свет-то не кончится, – ответил он задумчиво, – а вот мы – наверняка. И винить некого: сами к этому пришли, никто не заставлял. Была нам дана полная свобода выбора. Куда и как вырастать. И мы выросли не вверх, а вбок, в сторону, и как раз не в ту. И вот пришла пора отчитываться. А нам – нечем.
– Не понимаю. Что-то уж слишком мудрено.
– Это только так кажется. На самом деле все просто. Когда вместо того, чтобы находить силы в себе, стали искать их вокруг себя, мастерить протезы, чтобы облегчить свою физическую жизнь, люди и не предполагали, что тем самым запускают программу, которая будет реализоваться по своим законам и отменить которую они будут не в состоянии. И еще хуже, опаснее стало, когда ушло понимание того, что человеку в самом деле нужно, и возникло другое понятие: нужным стало считаться лишнее и вредное, самими людьми придуманное. И все покатилось к концу, за которым уже не будет нового начала. Поняла? Если ты стоишь, скажем, на краю склона, каменной осыпи, то в твоих возможностях – идти на спуск или поискать другой путь, подлиннее, может быть, но понадежнее. Все в твоей власти – пока не сделан выбор. Но вот ты решила идти короткой дорогой – и сделала шаг вперед, ступила на осыпь. И с этого мгновения ты больше не хозяйка, потому что начинает работать другая программа – развития осыпи. И тебя несет вниз, все ускоряясь. Поначалу это тебе даже нравится: быстро, лихо, самой даже ноги передвигать не нужно, скользи себе… И слишком поздно, да и то далеко не всякий понимает, что ждет там, впереди, обрыв в бездну – или, может быть, наоборот, стена, и тебя шарахнет об нее так, что костей не соберешь, а камни сверху насыплют такую гору, что и следов твоих не найти будет. И не спастись никак, потому что подключились такие силы, по сравнению с которыми все твои штучки – ничто, меньше, чем пустое место, хотя тебе-то уже казалось, что ты стала хозяйкой положения.
– Осыпь, камни… Страшно, только к чему эта сказка?
– Знаешь, что нужнее всего в начале всякого пути? Знать, когда остановиться, на какой развилке и на какую дорогу свернуть. Мы не угадали. Не захотели угадать. И каждое последующее действие программы становилось неотвратимым. Не понимаешь? Человек боролся за удобство жизни – физической жизни здесь, инстинктивно чувствуя, что это – не вся жизнь, но на деле этого никак не принимая во внимание. Все больше труда передавал сотворенной им самим механике, все меньше оставлял самому себе. Сперва физического, потом и умственного, гордясь тем, что вот такие технологии им созданы, и не понимая, что это – всего лишь реализация этапов программы – дурной программы, тупиковой, хотя и удобной. Однако человек уж так создан, что пребывать в бездействии не может – у него всегда должно быть занятие, интерес. Занятие это из творческого при таком течении процесса переходит в потребительское, страсть из созидательного стремления становится зрительской. Но этого не хватает. Приходит пора пристрастия к виртуальному миру: не к истинному, что подлинно существует вокруг нас, только не всякому зрению доступен, а опять-таки к придуманному нами самими. Для создания такого мира есть самое малое два способа: виртуальный мир компьютера и мир наркотизированного воображения. А за ним что? Вымирание, ничего другого. И оно уже идет полным ходом. Какой в этом мире средний предел жизни? Мужской – что-то тридцать шесть – сорок, женщин – сорок пять – пятьдесят. А ведь раньше вдвое больше жили и настраивались увеличить продолжительность жизни еще вдвое. Не успели. Сколько процентов населения Альмезота сейчас употребляют наркотики регулярно, и все более сильные? Не знаешь? Скажу: около девяноста процентов. И все больше таких становится с каждым днем. Почему? Потому что эта жизнь – легкая. Не думать ничего, не делать, только принять дозу – и блаженствуй. К этому мы в конце концов пришли. А ведь все казалось, что дела делаются правильно, только вот какие-то частности постоянно возникают, мешающие достичь полного совершенства жизни: то какие-то новые болезни, непонятные и безжалостные, то наркотики небывало идут в рост… Думаешь, власти мало боролись с наркотиками? Вроде бы пытались всяко. Но не могли победить – потому что не в силах изменить программу, раз уж она действует. Не человеческие силы нужны для этого, а те, что повыше…
Ознакомительная версия.
